История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [85]

Если посмотреть на историю меланхолии с точки зрения личного опыта, картина меняется. Из меланхолии как праформы психического страдания в разное время развивалось и отпочковывалось множество различных типов и видов, которые расцветали и снова уходили в небытие. Многие из них назывались меланхолией, другие — сплин, летаргия, нервозность, депрессия, усталость или как-то еще. Набор симптомов постоянно менялся, хотя основной репертуар — подавленность и уязвимость — как правило, сохранялся. В остальном время решало, когда и какие симптомы допустить, когда они должны уйти со сцены, когда им следует придать новый статус в составе новых диагнозов. Каждый невроз имеет свой стиль, определяемый временем, — утверждал Карл Ясперс³. Наша собственная меланхолия выступает в формах, которые по сравнению с классическими менее явны, но лучше приспособлены к жизни в обществе. В целом меланхолия известна своей способностью находить социально удобоваримые формы, позволяющие ей достойно себя выражать⁴.

Итак, что нужно сделать, чтобы проследить процесс развития меланхолии?

Первый вопрос: что изменяется? Понятно, что изменяются представления о меланхолии. Так же очевидно, что изменяются формы выражения меланхолии. Но изменяется ли содержание меланхолии — то есть может ли культура влиять на чувство?

Особенностью меланхолии является широкий спектр симптомов. Некоторые считают, что в исторической перспективе меланхолия есть не что иное, как старое название депрессии. Однако при этом рассматриваются только симптомы, типичные сегодня (подавленность, безнадежность), а нетипичные (гнев, голод) исключаются. Другие исследователи пытаются решить проблему, расчленяя меланхолию на отдельные состояния и давая им современные имена. Но утверждать, что в те времена меланхолией называли не меланхолию, а нечто иное, — лишний раз подтверждать зацикленность каждого времени на своих моделях. Когда специалисты говорят, что бурные проявления меланхолии Сэмюэла Джонсона в действительности являются синдромом Туретта, они не только демонстрируют высокомерие по отношению к предкам, но и делают поспешный вывод: следствие путают с причиной.

Наиболее радикально настроенные эксперты утверждают, что прошлые психические состояния оценить невозможно. После разрушения старого мира и создания нового нельзя перевести старые понятия на язык новых⁵. Различается языковой опыт, различаются критерии нормы и аномалии. Некоторые симптомы попросту исчезают. Марк Микейл, например, показал, как истерию удалили из многих медицинских учебников: после перегруппировки симптомы как будто «растворились»⁶. То же происходит и с меланхолией: симптомы лишаются актуальности и теряются. Состояния, при которых человек чувствует себя хрупким бокалом или голодным хищником, уже принадлежат далекому — с психологической точки зрения — прошлому. Они нам непонятны.

Однако говоря: «Вы нам непонятны, и ваш опыт нам не нужен», мы предаем память меланхоликов прошлого.

Я попыталась разобраться в конкретных проявлениях меланхолии, рассматривала, какими средствами человек выражал утрату того, чему нет названия. Я старалась показать преемственность различных форм и одновременно их особенности. Некоторые из форм меланхолии нам совсем чужды, например отчаянная меланхолия человека-волка. Другие кажутся вполне узнаваемыми, в частности меланхолия выгорания в разные периоды времени: в XVII веке у Каспара Барлеуса, в XIX — у Макса Вебера или в XXI — у Ларса Вайсса. Вполне сопоставимы также меланхолия нервозности XIX века и состояние стресса в наши дни.

При таком подходе чувства не могут рассматриваться как стабильные сущности или расплывчатые конструкты. Чувства возникают свободно и спонтанно у субъекта, но формируются и контролируются социальными и культурными механизмами. Другими словами, меланхолия переживается чувствующим субъектом, но одевается в тот наряд, который одобрен и поддержан соответствующим временем. Изменчивость меланхолии обеспечивает ей неисчерпаемые возможности. Она выбирает то активные формы выражения, направленные вовне, как чувствительность и нервозность, то пассивные и обращенные в себя, как тоска, депрессия и усталость.

Анализ показывает, что язык чувств (и на коллективном, и на индивидуальном уровнях) зависит от более крупных структур чувств. Он формируется временем, а также нормами и ценностями, гендерными представлениями и классовым окружением. Эти факторы определяют, какие чувства социально значимы, какие опасны, какие выражения чувств желательны, какие следует поощрить, а какие — отвергнуть, какие способы выражения (или, напротив) сокрытия чувств в обществе имеют высокий статус.

По мнению Яна Хакинга, язык чувств, так же как образы болезней, воздействует на людей — раз начав использоваться, в последующем он влияет на то, как человек себя воспринимает, и как его воспринимает окружение (меланхолик, невротик, человек, страдающий психическим выгоранием и т.д.)⁷. Многие понятия заимствуются из языка науки: в XVII и XVIII веках — теория жидкостей и дрожащих нервов, ныне — умственное истощение и низкий уровень серотонина.