История Марго - [54]

Вот этой изворотливости у папы не было. Он был умен и трудолюбив, но когда речь шла об отношениях между людьми, совершенно не понимал, что движет окружающими. Он не умел сопереживать другим настолько, чтобы их обезоружить, и не знал, как выкрутиться из положения, как выбрать меньшее из двух зол. В таких ситуациях он оказывался парализован. Наверное, ему стоило больше опираться на собственный опыт жизни на две семьи.

Она не думает, что он мог бы баллотироваться в президенты, несмотря на свою популярность среди правоцентристов?

Нет, хотя, возможно, это потому, что она всегда надеялась перетянуть его на сторону левых.

Как думаешь, что было причиной этой его слабости?

Его семья. Маленький городок, где он вырос, ощущение собственной ничтожности, которое так и не прошло до конца, даже когда он приобрел богатство и статус. Анук однажды видела его на мероприятии с каким-то буржуа до мозга костей, выросшим в шестнадцатом округе, где папа жил со своей женой. Позже она рассказывала, как папа съеживался в его присутствии. Его собеседник ничего не замечал, да ему это было и неважно, но Анук видела, как краснеют папины щеки, как меняется его поза, выражая одновременно покорность и негодование. Что-то сказанное этим человеком вызвало такую реакцию. Папа надулся как индюк. Обычно он подавлял ощущение собственной ничтожности, но во время подобных разговоров его неуверенность мгновенно обострялась.

Как ты воспринимала его в пространстве вашего дома?

Его слабость состояла в том, что он придавал значение и статусность красивым вещам. Он не был бережливым. Даже наоборот – он видел в своей щедрости доказательство того, что он достиг больших высот. Он хотел показать другим, что живет в комфорте и может сделать их жизнь комфортной. “Я заплачу!” – радостно говорил он и поспешно хватал счет. Думаю, больше всего он ненавидел покупать в супермаркете товары неизвестных марок. Он считал, что они неизбежно окажутся второсортными. Он был идеальным потребителем – шла ли речь о покупке горчицы “Май”, стирального порошка “Ариэль” или губок “Спонтекс”. Ему даже не нужно было смотреть рекламу. Он уже усвоил представление о том, что настоящие бренды – это знак качества, и, следовательно, покупая их, ты показываешь, что можешь (и не можешь) себе позволить.

То же самое и с другими вещами. Дорогие часы его не интересовали, но ему нужны были лучшая обувь и лучший парикмахер, который стрижет только политиков, актеров, знаменитостей. Как только он смог купить машину в Париже, он предпочитал ездить на ней. Шикарной машины у него никогда не было, только надежные и долговечные марки, обычно “сааб”, но ему нравилось, что он может позволить себе роскошь отказаться от метро.

Когда мы ездили на его машине по магазинам, он рассказывал мне о своей бабушке, которая прибиралась в барах по ночам, когда ей было сильно за шестьдесят. О блевотине и моче, которые она смывала с пола в туалетах, о тяжелых мешках с мусором, которые она таскала в уличные контейнеры. Он никем больше так не восхищался. Она не жаловалась на свою работу и баловала его, когда он жил у нее. Каждое утро она готовила ему горячий шоколад и покупала его любимые журналы.

Я помню, как папа однажды повел меня в брассери “Липп”. Мы почти никуда не ходили вместе, но его жена и сыновья были в отъезде, и это было в те далекие годы, когда он меньше боялся встретить кого-нибудь из знакомых. Он любил такие рестораны – традиционные, неподвластные времени, где клиента всегда уважают. Он заказал лук-порей под салатной заправкой, sole meunière[29], эндивий, gratin dauphinois[30]. Возможно, в брассери “Липп” он чувствовал себя комфортно, потому что это место гарантировало анонимность – вас уважали просто за то, что вы там ужинали, – и все же посещение подобных заведений символизировало некий путь наверх. Он знал меню наизусть.

А что насчет матери?

Когда мне хочется думать о ней с любовью, я пытаюсь представить, какой она была лет в двадцать с небольшим, до встречи с папой. Были ли мы похожи? Могли бы мы стать друзьями?

Детство она провела в Ле-Везине. Это богатый город к западу от Парижа, прямая противоположность того места, где вырос папа. У ее родителей была квартира-студия в соседнем Сен-Жермен-ан-Ле, и, повзрослев, она туда переехала. Позволить себе квартиру в Париже она еще не могла. Мне нравится представлять, как она живет в этой маленькой студии с единственной комнатой размером с нашу нынешнюю гостиную и каждый вечер раскладывает диван-кровать. Недалеко от ее дома был парк. Она возила меня туда в прошлом году. Это красивый парк, спроектированный тем же самым архитектором, который придумал сады Версаля, и с его длинной террасы открывается вид на Париж. Я помню, с каким восторгом она провела меня через железные ворота, мимо старшеклассников, которые в кружок сидели на лужайках, сложив в центр рюкзаки, чтобы их не украли. Мы остановились у парапета. Она показала мне Эйфелеву башню и Дефанс. Она сказала, что именно сюда приходила развеяться после прослушиваний. Именно здесь она гуляла часами, когда узнала, что беременна. Она раздумывала, оставлять меня или нет, как изменится ее жизнь, как будут развиваться ее отношения с женатым человеком, как им устроить жизнь своего ребенка.