История Марго - [56]

Женщин пригласили в другую комнату, где ждал великолепный стол: бесконечные ряды сэндвичей с сыром, ветчиной, яйцами вкрутую и помидорами. Анук была занята беседой с преподавателем. Она увидела, как участницы окружают стол и кладут на одноразовые тарелки как минимум по два сэндвича, хотя каждый был размером с полбагета. Неужели не хватило бы одного? Так дико было видеть, как они охотятся за едой, боясь, что им не достанется.

Изумленно наблюдая за ними, Анук продолжала говорить с преподавателем. В конце концов толпа рассеялась. Стол опустел. Те, кто был в туалете или ненадолго выходил на улицу, остались без обеда. А те, кто успел вовремя, рассыпались по углам. Они оживленно болтали, прижимая второй сэндвич к груди, и умолкали только для того, чтобы откусить еще кусочек.

– Разве вы не были страшно голодны? – спросила Жюльет.

Анук покачала головой.

– У меня в считаные минуты пропал аппетит. Если бы ты слышала, как они жуют, он пропал бы и у тебя. Я прямо чувствовала, как у меня сжимается желудок, когда эти звуки стали громче. Но я ждала, мне хотелось узнать, все ли доедят до конца. Большинство не осилило даже один сэндвич, настолько они были большими. Я ушла, как только увидела, что люди ставят тарелки с недоеденными сэндвичами на место.

Принесли наш заказ. Анук отрезала кусок стейка, положила в рот и причмокнула от удовольствия.

– Прекрасно, – сказала она.

Мы с Жюльет посмотрели на нашу картошку фри.

– А преподаватель заметил? – спросила я. – Он видел, что тебе ничего не досталось?

– Нет, он и бровью не повел. Но эти женщины не были так уж и не правы. Когда ты голоден, медлить нельзя. Может, я и сама поступила бы так же. Мы с ними не были подружками, когда пришли в этот конференц-зал. Чем мы были обязаны друг другу?

Несколько дней спустя Жюльет отвела меня в сторону после уроков и сказала, что рассказ Анук ее вдохновил.

– Я постоянно думаю об этих женщинах и об их голоде, – сказала она. – Все время представляю, как они, сгрудившись вокруг стола, кладут себе на тарелки сэндвичи размером с целый багет и даже не думают о тех, кто не успел вовремя.

Мы двинулись по коридору, открыли тяжелые двери и вышли на улицу. Ветер был таким холодным, словно нес с собой льдинки.

– На самом деле все, наверное, было не так зрелищно, – сказала я. – Ты же знаешь, что Анук любит преувеличивать. Может, ей и самой достался сэндвич. Нужно спросить у кого-нибудь еще, кто там был.

– Про нее я все знаю, – сказала Жюльет. – Как бы то ни было, эта сцена произвела на меня впечатление. Я говорила тебе, что давно хочу снять фильм ужасов, но пока твоя мать не рассказала об этом обеде, ничего хорошего не придумывалось.

Мы перешли дорогу и открыли дверь “Шез Альбер”. Наш столик в углу был свободен. Мы разделись и заказали два кофе и наше любимое блюдо – панини с начинкой из ветчины, сыра и картошки фри с майонезом. Мы старались есть его не чаще раза в неделю.

– Расскажи про свой фильм.

Жюльет потерла руки.

– Женщину пожирают другие женщины.

Я засмеялась и в два глотка выпила кофе, пока он был еще обжигающе горячим, – так всегда делал папа.

– Давай поподробнее, – сказала я.

Принесли панини. Я разломила его на две части и положила каждой из нас по половинке. Жюльет придвинула стул поближе и начала говорить о фильме. Она записала свою идею в форме рассказа и теперь воспроизводила его в деталях, чтобы я могла лучше представить себе сцены и персонажей.

Действие фильма разворачивалось в уединенном провинциальном городе, где зимы очень суровы. Насколько горожане помнили, их мэром всегда была женщина. У них существовала традиция избирать нового мэра каждые десять лет, но не голосованием, а при помощи старинного ритуала. Раз в десять лет в ратуше собирались все жительницы города в возрасте от восемнадцати до сорока. Проводили ритуал несколько пожилых женщин. Они не давали мужчинам войти в здание и записывали каждую подробность, чтобы потом рассказывать об этом событии.

Наступил день очередных выборов. Ратуша наполнилась возбужденным гулом. Кандидатки сгорали от нетерпения; большинство не спали ночью, и теперь они стояли у стен, нервничая, заламывая руки и перешептываясь. У многих были красные лица, потому что они растерли щеки, чтобы скрыть темные круги под глазами. Волосы у них были собраны в тугие пучки, а выбившиеся пряди приглажены гелем.

Действующий мэр была женщиной проницательной. Ее выбрали, когда ей было тридцать девять – почти максимально допустимый возраст, – и за десять лет правления она узнала различные грани человеческой натуры. Она смотрела на молодых женщин с доброжелательной улыбкой – даже сорокалетние казались ей совсем юными. Она тоже чувствовала их волнение. Оно было так заразительно, что по ее коже бежали мурашки. Голова у нее кружилась, потому что она не ела пятнадцать часов. Утром она в последний раз опорожнила кишечник. Тело должно быть чистым. Окна в ратуше были высокими, и солнце, поднимаясь все выше, наполнило зал ярким белым светом. Пора было начинать.

Мэр встала и вышла на середину зала. Одна из пожилых женщин начала описывать ритуал. Слушая ее, мэр почувствовала нарастающее волнение – первый признак ужаса. Она знала, что будет страшно, но не ожидала ни того, что время будет одновременно замедляться и ускоряться, как неровное биение ее собственного сердца, ни этой внезапной беззащитности. Она была одета, но сама себе казалась обнаженной, и это напомнило ей о том, как она впервые разделась для любимого человека.