История Марго - [55]

Она смотрела на очертания Парижа не с жадностью и не с опасением, а с волнением человека, который уже завладел этим городом, которому не терпится поселиться там и влиться в его ритм.

А вот чего ты можешь не знать о моем отце, так это того, что он никогда не брал отгулов – ни ради жены и сыновей, ни ради нас. Он придавал работе большое значение. Даже во время отдыха он не выпускал телефон из рук и просматривал документы, когда все ложились спать. Дело в том, что он чувствовал свою огромную ответственность, необходимость заботиться о нас. Он боялся. Вдруг мы попросим его о чем-то, а он не сможет нам это дать? Это было бы величайшим позором. Не выполнить просьбу? Я думаю, он бы не отказал нам, пока не залез бы в долги или не продал самые дорогие туфли. И еще он любил работать, любил находить выход из сложных ситуаций. Ему нравилось сохранять спокойствие в эпицентре бури.

Так чем, в конце концов, твоя мать так уж отличается от мадам Лапьер? Разве они обе не происходят из состоятельных семей?

Как ты знаешь, отец Анук был врачом. У него была собственная практика в Ле-Везине, и одни и те же пациенты ходили к нему десятки лет. Ее мать вышла на пенсию в шестьдесят с лишним. Анук росла бунтаркой, поэтому ее на несколько лет отправили в школу-пансион. В частной католической школе она училась не слишком хорошо. Она конфликтовала с учителями, отказывалась ходить на занятия по катехизису. Она не была блестящей ученицей, потому что никогда особенно не старалась. Ей не нужны были лучшие оценки, она просто хотела сдать выпускные экзамены. Да, мои бабушка с дедушкой богаты. Они живут в трехэтажном доме в Бургундии и несколько раз в год путешествуют по городам Европы, останавливаясь в пятизвездочных отелях. Но они не такие утонченные интеллектуалы, как родственники мадам Лапьер. Они не знамениты. Не то что Ален Робер, отец мадам Лапьер. Я готова поспорить, что его семейство уже составило некролог, который опубликуют сразу после его смерти. И Анук не вписывалась в заданные рамки, как мадам Лапьер. Анук стремилась обрести собственную идентичность вопреки воспитанию, быть творческой личностью. Она никогда не хотела ни замуж, не говоря уже о венчании, ни крестить детей, если они у нее будут. Она хотела сделать все иначе, чем мой отец и его жена.

А она понимает, какую роль ее родители сыграли в том, что она добилась успеха как актриса? Благополучное детство, квартира в Сен-Жермен-ан-Ле, чеки, которые они годами высылали ей каждую неделю, – все это вселило в нее уверенность, необходимую, чтобы преуспеть в профессии. Родители по-своему поддерживали дочь.

Она все понимает и ненавидит это.

5

В течение недели мы с Анук почти не пересекались. Она продолжала преподавать по вечерам и предпочитала репетировать в студии. Возвращалась она поздно, иногда последним поездом, а когда я выходила из дома в полвосьмого утра, она еще спала. Три раза в неделю я бывала у Брижит и Давида, а в оставшиеся два дня встречалась с Жюльет. По выходным я слонялась по пустой квартире, иногда делала уборку, но чаще просто сидела на диване и смотрела на балкон. Деревья и кусты теряли листья, пока не остались одни длинные, тонкие, потемневшие ветки.

Однажды утром я проснулась от будильника Анук. Я ждала, когда она его выключит, но чем дольше я ждала, тем громче он надрывался, пока я не выскочила, спотыкаясь, из комнаты, думая, что с ней ночью что-нибудь случилось. Эта нехорошая мысль так и вспыхнула у меня в голове. Я выключила будильник и нашарила взглядом в кровати ее долговязую фигуру.

– Я думала, ты умерла, – сказала я, тряхнув ее за плечо. – Почему ты не проснулась? Ты оглохла?

– Дай поспать.

Она произнесла мое имя с явным раздражением, закрыла глаза и отвернулась.

Поколебавшись, я вернулась к себе и легла. Успокоиться не получалось, сон не шел. Я надавила ладонями на живот, где было только колышущееся переплетение кишок. Потом опустила руки ниже, вспоминая Брижит с Давидом.

Приближалась дата, на которую был назначен спектакль Анук, и вскоре наступил вечер премьеры. Тео и Матильда заняли для нас места во втором ряду. Анук всегда была против того, чтобы мы сидели впереди, – вдруг мы будем ее отвлекать. Я предлагала сходить на предпремьерный показ, но для нее, по-видимому, разницы не было.

На протяжении двух часов видеть в Анук женщину, которая меня не рожала, было сокрушительным впечатлением. Она скользила по сцене и окидывала нас взглядом, не узнавая. Я хотела, чтобы она хоть раз посмотрела в мою сторону и заметила мое присутствие. Я начала следить за игрой остальных. Актриса, которая спала с режиссером, стала для меня открытием. Анук оказалась права: она была талантлива и умела сразу втянуть зрителей в свою орбиту.

Жара в театре стояла невыносимая, и мы в теплой одежде обливались потом. Матильда без конца вытирала верхнюю губу, а Тео обмахивал нас программкой. Но кожа Анук не блестела. Она существовала в другом измерении. Жюльет, сидевшая рядом со мной, широко улыбалась ей. Я попыталась увидеть свою мать ее глазами, зажмурилась и только вслушивалась в звучание голоса.

После спектакля мы пошли ужинать в ближайшую брассери, известную своими стейками с картошкой фри и устрицами. Мы отщипывали кусочки хлеба и ждали, когда принесут наш заказ. Анук начала рассказывать о конференции, в которой она принимала участие неделю назад. Мероприятие было организовано для женщин, занимающихся искусством. Сначала доклад, потом беседа с кинорежиссером, актрисой, завершившей карьеру, и преподавателем из Ля Фемис. Утро было долгим и утомительным, и разговор затянулся до двух часов. Когда наконец наступил перерыв на обед, все уже проголодались.