История Марго - [49]

Когда Анук звонила, что случалось редко, я говорила, что я у Жюльет, учусь. Большую часть своих визитов к Брижит я планировала так, чтобы они совпадали с вечерними репетициями Анук. До ее следующего спектакля – первого после лета – оставалось несколько недель, и даже если бы я бывала дома чаще, проводить время вместе мы бы не смогли. В будни я вставала на час раньше, чтобы доделать задания, а поскольку я спала всего пять-шесть часов, иногда меня клонило в сон на уроках, и я впивалась ногтями в ладони, чтобы не засыпать.

Однажды вечером я рассказала Брижит о матери, которая ехала с детьми в поезде. Мне хотелось знать, что думает об этом она. Почему мать не нашла своих детей? Нужно ли ей было остаться с ними в поезде?

Мы сидели в гостиной. Брижит держала блокнот, чтобы делать записи во время разговора. Она выключила диктофон.

– Если бы это были мои дети, – сказала она, – я бы их не бросила. Каковы шансы, что я вернусь вовремя? Что меня не убьют по дороге?

– То есть вам не кажется, что она поступила так из любви? Для нее это была возможность их спасти.

– Допустим. Но мать всегда умеет успокаивать детей самим своим присутствием, обнимая их, рассказывая им сказки. У нее есть способы отвлечь их от голода.

– Значит, вы думаете, что она была не права?

– Может, сойти с поезда было для нее легче. Может, она подумала, что если не вернется вовремя, то ей не придется видеть их смерть. А если получится принести им еду, они выживут. Или, может, она чувствовала себя свободной, когда бежала через поля. Мы ее не знаем. Что, если она не была хорошей матерью? Мы предполагаем, что она хороший человек. Но вдруг война сотворила с ней что-нибудь такое, что мы даже представить не можем? Или вдруг она провела в деревне слишком много времени в поисках еды, которой не было?

– Вы считаете, что она их бросила.

– Она могла взять их с собой.

Глаза Брижит потемнели.

– Именно так, как эта женщина, поступила бы моя мать, – сказала она. – Перед лицом катастрофы она воспользовалась бы любой возможностью, чтобы сбежать.

Слава богу, Брижит и ее сестра росли не во время войны. Они бы никогда не выжили.

Я поняла, что Брижит пришла из другого мира – совсем не из мира девятого округа. Она описала темную квартиру с двумя спальнями. Маленькая комната, где они жили вдвоем с сестрой, с которой она больше не разговаривала. Ленивый, вечно отсутствующий отец. Она делилась этими скудными подробностями с иронией, ясно давая понять, что дистанцировалась от них. Я пыталась задавать вопросы, но она сменила тему.

– Мы как змеи, – сказала она. – Всю жизнь мы сбрасываем свое прежнее “я”, как старую кожу. Мы всегда меняемся и никогда не остаемся прежними. Ничто, даже ужасное потрясение, не может поглотить нас полностью.

Я подумала, уж не сказала ли она это для самоуспокоения, потому что она явно провела параллель с собственным детством, когда я рассказала ей историю о матери, сделавшей трудный выбор.

– Вы хотите детей? – спросила я.

– Такие вопросы женщинам моего возраста не задают. – Она едва заметно улыбнулась. – Это грубо.

Мне стало очень стыдно. Я сказала, что это не мое дело, но я уверена, что она будет хорошей матерью.

– С чего ты это взяла? У меня не самый подходящий для материнства характер.

– Но у вас такая яркая индивидуальность.

– Пожалуй, все, на что я способна, – это не уподобиться своей матери.

– Именно так Анук меня и воспитывала. Для нее, как она говорила, все сводилось к тому, чтобы стать лучше своей матери, осознать ее недостатки и не повторять нездоровые модели поведения.

Некоторое время Брижит молчала и с задумчивым видом что-то торопливо писала в блокноте. Я устала от нашего разговора. Не сказала ли я чего-нибудь неуместного? Не выставила ли себя дурой? Я постаралась вспомнить все, что Анук рассказывала мне о материнстве, но теперь мне стало страшно, что я обидела Брижит. Впервые я начала опасаться, что мы можем не прийти к согласию, и это казалось странным: прежде она хвалила мою интуицию, побуждала меня высказывать свое мнение и почти всегда с ним соглашалась. Она снова включила диктофон и продолжала расспрашивать меня о папе.

Я рассказала ей про его любовь к кино. В пятнадцать лет он основал киноклуб у себя в школе, в большом городе в тридцати километрах от дома. Это была школа-пансион, все мальчики спали в одной огромной комнате и платили за обучение в соответствии со своими потребностями. Он искал малоизвестные фильмы с субтитрами и писал рецензии на только что вышедшие картины. Его любимым фильмом были “Четыреста ударов” Трюффо. Мы вместе смотрели его в мае, а Анук сидела сзади, положив ноги на массажер, и читала очередной сценарий. Делясь с Брижит воспоминаниями, я часто возвращалась именно к этим моментам. Тот день выдался прохладным, до конца учебного года оставалось несколько недель. Я вышла за хлебом в платье, и ветер щипал меня за голые ноги. Дома в воздухе кружилась пыль. Мы давно не пылесосили, и папа, заметив это, пообещал заказать для нас уборку квартиры.

– Его детство сильно отличалось от моего, – сказала я Брижит. – Он хотел, чтобы у его детей было все, чего не было у него, и даже больше. Его родители редко могли позволить себе мясо. Накормив детей, они готовили рис или пасту на той же сковородке, где только что жарили мясо, чтобы не пропадал оставшийся жир. Но мой отец никогда не называл свое детство