История Гражданской войны в США. 1861–1865 - [102]

11 октября в Пенсильвании, Огайо и Индиане прошли местные выборы и выборы в конгресс. Штат Огайо высказался за Союз большинством в 54 751 голос. Индиана отдала за губернатора Мортона на 20 883 голоса больше, чем получил его оппонент от Демократической партии. Все три штата способствовали увеличению представительства республиканцев в конгрессе. Эти выборы показали тенденцию общественного мнения, которая почти однозначно обеспечивала победу Линкольна в ноябре. Поток развернулся вспять, и ускорил его течение Шеридан, вызвавший в последние недели агитации перед голосованием огромный энтузиазм своей новой и впечатляющей победой 19 октября. Поэма Томаса Бьюкенена Рида «Шеридан на коне», которую читал Мердок на многих собраниях, не только помогла привлечь голоса, но и оказала сильное впечатление на общественное сознание. «С огромным удовольствием, – телеграфировал Линкольн Шеридану, – хочу передать вам и вашей храброй армии благодарность от страны и мои личные восхищение и признательность за операции этого месяца в долине Шенандоа, в особенности за блестящее достижение 19 октября 1864 года».[675]

8 ноября состоялись президентские выборы. Поддерживающие Линкольна штаты обеспечили ему 212 голосов выборщиков. Макклеллан получил 21 голос – от Нью-Джерси, Делавэра и Кентукки. Только в одном крупном штате – в Нью-Йорке – велась упорная борьба. Линкольн набрал на 494 567 больше голосов избирателей. Более того, партия Линкольна гарантировала себе две трети мест в палате представителей.

«Делюсь с тобой радостью от выборов, – писал Эмерсон другу. – Редко когда в истории так много зависело от голоса народа. Полагаю даже, что никогда».[676] На Гранта «произвел сильное впечатление мирный и спокойный характер президентских выборов, это имело огромное значение». Хэй добавляет: «Не было ни бунтов, ни кровопролития. Они подтвердили ценность институтов свободы и нашу способность сохранять их, не впадая в анархию или деспотизм».[677]

На первых президентских выборах Линкольна народ Севера ясно выразил свое неприятие рабства; если граждане собирались сохранить верность своим высшим чаяниям, они не могли свернуть в сторону, а должны были решительно идти вперед. Несмотря на обременительные налоги, усталость от войны и траур в каждом доме, в день выборов 1864 года они решили довести начатое дело до конца.

XI

Жизнь на Севере во время войны была вполне похожа на жизнь в цивилизованных странах, поддерживающих все контакты с окружающим миром. Бизнес существовал как обычно, школы и колледжи были полны, церкви посещались, мужчины и женщины предавались радостям жизни. Наблюдался прогресс в технических науках и искусстве. Люди стремились к богатству или знаниям, славу можно было снискать не только на военном или политическом поприще. Тем не менее самое важное дело – война – оставляло свой отпечаток на всех личных заботах и на любом образе мыслей. Это было особенно заметно в первые восемнадцать месяцев, когда патриотично настроенные волонтеры опирались на полное сочувствие и энтузиазм родных и близких. «Что за война! Разве она не прекрасна?!» – восклицал Филлипс Брукс в мае 1861 года. Летом 1862 года все стали обращать внимание на превосходные качества наших солдат. «Наша армия, – писал Эйса Грей 2 июля, – в основном состоит из такого материала, который ничто, кроме высокого чувства долга, не могло бы сохранить за год военной жизни». «Наши лучшие молодые люди, – писал Агассис в частном письме 15 августа, – первыми идут в армию. Если в чем и можно упрекнуть это огромное количество солдат, так только в том, что они уносят самый лучший материал, которым обладает страна». «Во всех районах страны исчезли крепкие молодые люди».[678]

В начале войны и вплоть до осени 1862 года всем было нелегко. «Люди здесь страшно обнищали», – сообщал Филлипс Брукс из Филадельфии.[679] Нью-йоркская газета Tribune писала о «парализованной промышленности, заглохшей торговле, финансовой напряженности и искореженных железных дорогах».[680] Люди учились экономить на всем. Кофе и сахар неимоверно выросли в цене. Многие семьи смешивали обжаренные корни одуванчика с настоящим кофе, другие готовили свой утренний напиток из сушеных зерен кукурузы или ржи; некоторые переходили с белого на коричневый сахар. Деликатесы один за другим исчезали со столов, и мало кто стеснялся скромности трапез. Простая одежда оказалась и модной, и приличной. Север по большей части отличался простотой жизни. Оперы исполнялись от случая к случаю, театров было мало, и развлечения принимали характер, приспособленный к обычной жизни. Во время войны публичная лекция, концерт, церковные собрания с шарадами стали редчайшими событиями; юноши и девушки собирались, чтобы щипать корпию для раненых, изредка наносили визиты в ближайший военный лагерь, чтобы посмотреть на парад добровольцев – это служило какому-то отвлечению от всепоглощающих забот и тревог. К беспокойству за страну прибавлялись и личные горести. «Во многих наших жилищах, – писала Гарриет Бичер-Стоу, – пропал свет жизни».

К великим испытаниям примешивались мелкие неудобства, возникающие из-за расстройства государственных финансов. В январе 1862 года золото уже продавалось с наценкой и быстро исчезло из обращения. Но для широких масс это не создавало затруднений, поскольку золото не использовалось в качестве основного платежного средства и ему была готова замена в виде банкнот штатов и государственных казначейских билетов. Но за ростом цены на золото последовало подорожание серебра. Серебряные монеты стали предметом спекуляций и скупались брокерами по завышенной цене. Большей частью их отправляли в Канаду, так что к 1 июля 1862 года они тоже практически вышли из обращения. Внезапное их исчезновение потребовало различных мер для исправления ситуации. Отдельные предприимчивые деятели, быстрее реагирующие на ситуацию, чем муниципальные власти или национальное правительство, стали выпускать «пластыри» – мелкие банкноты достоинством от 5 до 50 центов, которыми, как заявлялось, можно расплачиваться в отелях, ресторанах, с торговыми домами и провинциальными торговцами. Вскоре стали расти в цене медные и никелевые монеты; вместо них, также вместо мелких серебряных монет торговцы стали выпускать различные металлические символические заменители. Министр финансов Чейз в письме к председателю комитета по налогам и сборам палаты представителей отметил, что «ожидаются серьезные неудобства и беды», если выпуск «пластырей» и металлических знаков «не будет ограничен, а в обращении останутся мелкие монеты или их заменители государственного образца». Он предложил либо понизить содержание серебра в монетах стоимостью меньше доллара, либо фактически легализовать использование в качестве денег почтовых и иных марок. Конгресс актом от 17 июля 1862 года запретил выпуск «пластырей» частными лицами и корпорациями, признал выпуск в публичное обращение почтовых и иных марок и объявил, что, с определенными ограничениями, они принимаются как платежное средство в Соединенных Штатах и обмениваются на «грины». Люди, естественно, предпочли марки обещаниям частных предпринимателей «расплатиться когда-нибудь» и поспешили в почтовые отделения закупать их. Однако, приобретя в надежности, они потеряли в удобстве. Клейкая, тонкая структура, малая площадь поверхности и невесомость марок сделали их самым несовершенным платежным средством в истории Соединенных Штатов. С одной стороны, давать сдачу в ходе мелких транзакций оказалось непросто из-за появления в привычной децимальной системе единицы в 3 цента (наиболее часто использовавшиеся марки, выпущенные в наибольшем количестве). Пересчет двух-, трех-, пяти- и десятицентовых марок становился невыносимым, если речь шла о больших суммах, поэтому в некоторых местах их продавали листами, в других складывали в конверты по 10, 25 или 50 центов, указывая общую сумму. Это лишь частично сгладило неудобства, потому что осторожные граждане требовали открывать конверт и пересчитывать марки на их глазах, убеждаясь, что сумма на конверте соответствует содержимому. Марки пачкались, портились; теряя свои клейкие свойства, они уже не годились для почтовых отправлений. Они оказались не особо удачной заменой «пластырям», но Министерство финансов и муниципальные власти сразу же почувствовали облегчение, избавившись от двух зол.