История Гражданской войны в США. 1861–1865 - [103]

Из рекомендаций Чейза использовать почтовые и иные марки в качестве средства денежного обращения и из положений законодательного акта было невозможно представить, каким облегчением это обернется. Министр, в соответствии с актом от 17 июля 1862 года, договорился с генеральным почтмейстером о выпуске почтовых марок, но «вскоре выяснилось, что марки, предназначенные для почтового обращения, не приспособлены к использованию в качестве денег», и ему пришлось истолковать закон широко и выпустить почтовые деньги, имевшие вид маленьких банкнот; номиналом в 25 и 50 центов они печатались размером с четверть долларовой банкноты, номиналом в 5 и 10 центов – немного меньше. На пятицентовой банкноте имелось факсимильное изображение пятицентовой почтовой марки с портретом Джефферсона; на двадцатипятицентовой изображение повторялось пять раз. Банкноты по 10 и 50 центов имели сходное оформление, только на десятицентовой был изображен портрет Вашингтона. Банкноты по 5 и 25 центов были коричневого цвета, по 10 и 50 центов – зеленого. Новенькие смотрелись весьма неплохо. Для публики, которая пользовалась «пластырями» и замусоленными почтовыми и гербовыми марками, это стало избавлением от мук. Выпуск этих почтовых денег начался 21 августа 1862 года. Толпы людей терпеливо выстаивали огромные очереди у офисов помощника казначея в Нью-Йорке и других городах, чтобы приобрести немного этих новых и привлекательных денег.

Актом от 3 марта 1863 года конгресс санкционировал выпуск в обращение разменных банкнот вместо почтовых денег и ограничил наличие в обращении обоих видов платежных знаков пятьюдесятью миллионами. Министр финансов при выпуске новых банкнот решил отказаться от воспроизведения на них почтовых марок, хотя размер банкнот остался прежним. Сначала они были коричневыми, зелеными, фиолетовыми и красными, но потом все банкноты номиналом 3, 5, 10, 15, 25 и 50 центов стали зелеными. Они принимались к оплате на территории Соединенных Штатов за все транзакции стоимостью меньше 5 долларов, за исключением таможенных пошлин, и обменивались на банковские билеты Соединенных Штатов; постепенно они вытеснили почтовые деньги; в народе и те и другие называли «скрип». Поначалу к ним отнеслись благосклонно как к избавлению от большего зла, но от постоянного хождения по рукам банкноты становились такими истертыми и грязными, что оказывались нежелательными из гигиенических соображений. Когда в 1876 году им на смену наконец стали выпускать мелкие разменные серебряные монеты, большинство было счастливо. Постепенно банкноты были изъяты из обращения, хотя у кого-то это и вызвало сожаления, поскольку мелкие бумажные деньги можно было легко пересылать по почте, да и горнозаводчикам и фабрикантам было удобно расплачиваться с работниками деньгами в конвертах.

В течение года, с июля 1862 по июль 1863 года, жители Севера переживали горечь поражений. Неудача Макклеллана на Полуострове, поражение Поупа во второй битве при Булл-Ран, катастрофа Бернсайда при Фредериксберге, провал Хукера при Чанселорсвилле, лишь частично компенсированные победами при Энтитеме и на Стоун-Ривер, стали такой чередой бедствий, что их соединенная сила могла бы сломить дух кого угодно, но только не народа, который упорно верил, что его дело правое. «На ужин пришел Самнер, – записал Лонгфелло в дневнике.[681] – Очень мрачен и подавлен. Постоянно вздыхает и повторяет: “Бедная страна! Бедная, бедная страна!”». В эти тяжелые дни после ряда кровопролитных неудач наших армий Филлипс Брукс, встретившись с приятелем на углу улиц, смог только заломить руки, произнести «какой кошмар!» и мрачно пройти мимо. Граждан, опасаясь худшего, призывали к миру любой ценой. В этот год перестали собираться светские клубы. Узнав об очередной катастрофе, люди отменяли веселые развлечения, даже отказывались от тихого вечера за картами. Они не были расположены к забавам. Мыслями они были со своими убитыми и ранеными согражданами на южных полях сражений; в молчании они размышляли над несчастьями, свалившимися на страну. «Ни один серьезный американец не открывал утренние газеты без страха обнаружить, что у него больше нет любимой и уважаемой страны».[682]

Поразительно, но в этот период всеобщей подавленности – с осени 1862 года – начался подъем экономики. С этого момента и до конца войны наблюдалось оживление в торговле, фабрики и заводы работали на полную мощность, постоянно требовались новые рабочие руки, а банкротства стали редкостью. Резко вверх пошли акции железных дорог, а цены нью-йоркского рынка (в ассигнациях) на основные товары неуклонно росли. Чугун в чушках часто называли барометром промышленной активности. На протяжении 1862, 1863 и 1864 годов его производство неуклонно росло, а цена повышалась еще стремительнее. Средняя годовая стоимость тонны первосортного антрацитового чугуна в Филадельфии составляла 23 доллара 87 центов, 35 долларов 25 центов и 59 долларов 25 центов соответственно. Это был период накопления капиталов и формирования состояний. Август Бельмонт 7 мая 1863 года писал о «рвении, с которым люди всех классов в последние два месяца вкладывают деньги в государственные ценные бумаги»; он отметил, что «Север един и процветает». Гарриет Бичер-Стоу говорила: «Старый Хартфорд выглядит толстым, богатым и уютным – акции дороже, чем когда-либо, бизнес активен, все безмятежно, как никогда». Джон Шерман говорил об «удивительном процветании всех классов, особенно трудящихся».