Истории замка Айюэбао - [175]
Баоцэ вышел на дорогу, обернулся и, преисполненный волнения и благодарности, посмотрел на укутанную туманом деревеньку, которую ему жаль было покидать. Ноги его наливались энергией, ещё никогда он не ощущал в себе такой прилив сил. Он понял, что его напитала деревня. Он удалялся, пока деревня не пропала из виду, и остановился: в какую сторону идти? Сперва нужно отыскать верное направление, а затем строить конкретные планы. Он вспомнил объявление, которое видел в городе, — оно означало, что ещё ничего не кончено и что ни к Лаоюйгоу, ни к Саньдаоган, ни даже к вожделенному Циндао ему сейчас приближаться нельзя. Для начала надо выжить, надо выждать время и выгадать удачный момент. Его ноги снова были будто налиты свинцом. «Надо идти в такое место, которое будет очень-очень далеко, но не в Циндао. Неизвестно, дойду ли я туда. Неизвестно, что это будет за место, но я должен идти, идти не останавливаясь…» — предостерёг он себя.
Ближе к концу лета он снова нашёл себе заработок. В лесхозе требовались дровосеки, и его наняли. Все рабочие лесхоза были жителями окрестных деревень, была там и неместная молодёжь из попрошаек. Деревья валили топорами и пилами, работали в парах, по двое орудовали пилой, которую называли «рысак». Баоцэ оказался в паре с тощим пятнадцатилетним парнем, который, обнажив свои громадные резцы, обращался к нему «братец Бао». Парня звали Шаньфу — Горное Счастье, он был худощав, но довольно силён. Зарплата начислялась пропорционально количеству поваленных деревьев, поэтому никто не ленился. Баоцэ и Шаньфу садились лицом друг к другу так, чтобы их разделяло дерево, и начинали тянуть и толкать своего «рысака». Дерево стояло непоколебимо, вздымая ввысь свои ветви в изумрудной листве, словно отважный муж, подавляющий врага храбростью и решимостью. Долго визжала пила, прежде чем мощный ствол оказывался пропилен наполовину, но могучее дерево всё так же непоколебимо вздымалось ввысь. Когда ствол пропиливался на две трети, нужно было топором прорубить с противоположной стороны от распила длинную щель, так что обоим приходилось попотеть, теснясь у ствола, и наконец дерево падало с треском и грохотом, сотрясавшим весь лес. Упавший ствол поднимал вокруг себя облака пыли и песка, разбрасывая мелкие ветки и щепки.
Орудуя пилой, они о чём-нибудь беседовали.
— Братец Бао, моя матушка приготовила чуньцзюани[32], хочешь? — предложил Шаньфу.
Баоцэ поблагодарил.
— Работа тяжёлая, вот матушка и даёт мне побольше еды с собой.
Отец Шаньфу погиб во время оползня на стройке гидроэлектростанции, и они с матерью остались одни. Баоцэ уточнил, где находилась стройка, и похолодел от ужаса: он как раз оттуда и сбежал, это место было недалеко от Пеянчэна. Во время перекура Шаньфу извлёк из лежавшей в сторонке сумки холщовый узел, увязанный в несколько слоёв ткани, внутри которого оказались тёмно-коричневые тыквенные рулетики. Парень протянул один рулетик Баоцэ. Угощение оказалось очень вкусным: под внешним слоем прятались цветки лука и дроблёные конские бобы, сдобренные небольшим количеством масла. Ещё никогда Баоцэ не доводилось есть таких роскошных деликатесов. Покончив с чуньцзюанем, Шаньфу облизал пальцы:
— Матушка говорит, заработаем денег, и она купит мне флейту.
— Музыкальный инструмент? А ты умеешь играть?
Шаньфу покачал головой:
— Я слышал, как на ней играют, и очень хочу научиться.
Баоцэ положил руку на плечо юноши и ничего не сказал.
На рабочей площадке не обходилось без происшествий: то один, размахивая топором, рубанёт себе по ноге, и из неё фонтаном кровь хлещет; то другой по неосторожности угодит под падающее дерево, и его придавит. Баоцэ всегда был предельно осторожен и следил также за безопасностью своего юного напарника. Шаньфу привязался к братцу Бао как к родному, и они могли болтать обо всём на свете. На ночь на почве из кварцевого песка строили шалаш с крышей из веток, пол устилали сухой травой и листьями. Сквозь прорехи между ветвями было видно звёзды. Спать ложились поздно. Они болтали о том о сём: об оросительных каналах, о рыбёшках и о птицах, которых держали в детстве.
— Я люблю таких больших кузнечиков с пурпурным отливом, они поют до самой зимы. А зимой я завернул клетку с кузнечиком в хлопок, он всё пел, пел, но потом всё равно издох. Как же я плакал… — Тут Шаньфу замолчал, но через некоторое время продолжил: — А у тебя какие животные были?
— У меня, — Баоцэ говорил почти беззвучно, — у нас с бабушкой была кошка.
— Папа тоже любил кошек. До того как он уехал на заработки к южным горам, у нас тоже была кошка, а потом… потом… — Шаньфу всхлипнул. — Потом кошки не стало, за папой ушла.
Собирался ливень. Стало пасмурно, совсем близко грохотал гром. Бригадиры носились по площадке, поторапливая рабочих, чтобы те свалили деревья, которые пилили в данный момент, и поскорее погрузили их в машину, иначе как ливанёт, из леса будет не выехать. Все суетились, воздух в какой-то момент резко наполнился влагой. Птицы улетели прочь, лишь время от времени доносились их скрипучие голоса, похожие на жалобные вопли. Шаньфу заработал топором, к нему присоединился Баоцэ. Дерево повалилось на землю, и они стали топорами рубить крону. Воздух наполнил треск падающих стволов. Бригадир стал созывать всех в машину, и голос его звучал всё грубее. Баоцэ с напарником бросились между деревьями к машине; Шаньфу бежал впереди, время от времени останавливался и ждал Баоцэ. Зацепившись на бегу за дерево боярышника, Баоцэ распорол ногу и, вскрикнув от боли, согнулся пополам. Шаньфу хотел вернуться, чтобы помочь ему, но в следующий момент Баоцэ уже выпрямился, так что юноша снова побежал вперёд. В этот момент что-то затрещало: это был стон, который издавало дерево, прежде чем рухнуть на землю. Широко раскрыв глаза, Баоцэ заорал: «Шаньфу!» Не успел ещё затихнуть его голос, как раздался мощный треск, вокруг разлетелись щепки и облака пыли, и на том месте, где только что стоял Шаньфу, теперь никого не было. Баоцэ взвыл, кинулся к рухнувшему дереву, которое ещё вибрировало, и сразу увидел придавленного стволом Шаньфу. Юноша смотрел на него, а изо рта струилась кровь; он силился что-то сказать. Баоцэ закричал и, как безумный, бросился поднимать дерево, подбежало ещё несколько человек… Но они не успели. Шаньфу закрыл глаза.
Действие романа Чжан Вэя «Старый корабль» охватывает первые сорок лет КНР. Три поколения семей Суй, Чжао и Ли проходят через многочисленные кампании тех лет, начиная с земельной реформы и заканчивая «культурной революцией». На их примере автор предпринимает попытку по-иному взглянуть на историю своей страны, пытается выявить свойства национального характера, которые скрывали или оставляли в стороне писатели того времени. В Китае и на Тайване книга выдержала 20 изданий, общим тиражом 1,2 миллиона экземпляров. 16+ Для читателей старше 16 лет.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.