Истории замка Айюэбао - [146]

— А, вот оно как! Вы так многому могли бы меня научить… — сказал Чуньюй Баоцэ с искренним восхищением, стараясь при этом держать подобающую дистанцию. — А я, пока слушал запевку, позабыл обо всём на свете; мне казалось, я стою в порту после дождя, сердце так и замирало…

Они, как и условились, поужинали в гостинице за счёт Оу Толань. После ужина Чуньюй Баоцэ предложил ей прогуляться по берегу, и она согласилась. Улицу освещали редкие фонари, но, к счастью, вскоре взошла луна. На прохладном берегу людей было совсем мало, и те в основном приезжие — они бродили небольшими компаниями по двое или по трое. Чуньюй Баоцэ и его спутница говорили мало, просто неспешно брели в тишине. Этим вечером председателя охватило особое чувство: его волновали эта яркая луна и эти люди, бродившие под её лучами. Ему чудился беззвучный диалог, струящийся в такт серебристому лунному свету, спокойный и неспешный. В воздухе разливался аромат, похожий на благоухание роз, и мало-помалу затапливал всё вокруг. Ощущение счастья было настолько густым и удушающим, что он немного расстегнул куртку.

— Я всё лучше начинаю понимать, почему вы не хотите уезжать из деревни, вам нравится море. Маленькие местечки действуют на человека благотворно, а большие, напротив, высасывают энергию. Какой вечер, как здесь тихо и спокойно… — Чуньюй Баоцэ хотел сказать ещё что-то, но подумал, что это неважно.

Оу Толань смотрела на иссиня-чёрную поверхность моря, освещаемую луной:

— Вот здесь настоящие просторы!

Побродив час с лишним, они вернулись в гостиницу. Чуньюй Баоцэ поднялся на второй этаж и в коридоре столкнулся с женщиной в шляпе с перьями. Он посторонился, пропуская её, но она замешкалась и застенчиво взглянула на него:

— Господин, мы, стало быть, соседи!

Оказалось, она живёт на втором этаже в восточном номере, прямо над номером Оу Толань. Проходя мимо неё, он разглядел, что её большие круглые глаза — с отдающей в желтизну конъюнктивой. Ей было за тридцать, и над верхней губой виднелась густая сеть морщинок. Спускаясь по лестнице, женщина оглянулась и загадочно кивнула.

Той ночью он и так спал не очень крепко, да ещё, как только забрезжил рассвет, снаружи донёсся шум. День предстоял незаурядный, на улице с раннего утра звучали репродукторы. Подождав немного в пустой столовой, Чуньюй Баоцэ позавтракал один. Затем он вернулся в номер за кое-какими вещами, немного постоял в нерешительности у двери в глубине коридора на первом этаже и в конце концов постучал. Едва открыв дверь, хозяйка номера сказала:

— Пора выходить. Спалось так себе, так что я встала рано…

Выглядела она отлично, по её лицу незаметно было, что она плохо спала.

— А, ну да, да, — поддакнул он.

Он несколько раз за ночь просыпался и слышал в коридоре чьи-то крадущиеся шаги. Один раз он не выдержал и выглянул за дверь, но ничего не увидел. Тогда он понял, что ему просто послышалось.

С раннего утра на небольшой площади перед храмом божества моря было не протолкнуться, количество людей поражало. Людские потоки стекались на площадь. Рядом с входом в храм стояла большая бронзовая курильница, в которой горело несколько ароматических свечей толщиной с пиалу. Взрывы хлопушек оглушали, повсюду разлетались окутанные дымом разноцветные конфетти, люди то и дело кашляли. Чуньюй Баоцэ и Оу Толань, прикрыв рты и носы, пытались увернуться от разлетающихся петард и просочиться поближе к сцене. Оу Толань несколько раз оказывалась зажата в толпе, и председателю приходилось вытаскивать её за руку. На лбу у неё выступили капельки пота, а когда она их утирала, на нём оставались грязные следы, и её раскрасневшееся лицо было по-своему очаровательно. Тяжело и часто дыша, она выдернула свою руку из его ладони, и тут до него дошло, что её давно уже надо было выпустить. Послышалось утробное завывание, которое моментально перекрыло звонкие взрывы петард. Показались десять с лишним дюжих мужчин в синих одеждах, вышитых золотой нитью. Они несли на плечах огромные горны. Несколько полицейских, обеспечивавших порядок, расчищали для них дорогу, грубо расталкивая толпу, и два больших, отливавших золотом горна длиной больше чжана[27] с рёвом приблизились к сцене. В это же время начал движение парадный строй из двадцати восьми свиней, побритых наголо и выкрашенных в ярко-алый цвет. Свиньи были отборные, тучные до невозможности. Их выстроили перед курильницей — они предназначались для жертвоприношения морскому божеству. Отрывисто ревел большой репродуктор, кто-то поднялся на сцену и постучал по микрофону. Несколько людей в официальных костюмах вышли на помост и выстроились в ряд, сложив руки на животе. Руководитель церемонии громко объявил:

— Мы официально начинаем празднование открытия рыболовного сезона!

После чтения молитвы, славословий в честь божества моря и молений о благословении началось исполнение рыбацких запевок. Запевалой был всё тот же старик, только в отличие от того, что они наблюдали на вчерашней репетиции, лица у всего хора были разрисованы красными и коричневыми красками, а широкие брови подведены, что придавало гримасам устрашающий вид. То ли из-за нервного напряжения, то ли по какой-то другой причине голос у старика сегодня звучал иначе, а хор пел пронзительно и несколько раз фальшивил. Текст запевок был целиком новый, пение звучало отрывисто и нечётко, можно было различить лишь отдельные слова типа «процветание» и «высокий прилив».