Истории без любви - [18]
До этого по вечерам они часто ходили на почту, чтобы позвонить в Киев родным. А тут почему-то все засели писать письма домой. Он и сам «размахнулся», написал сразу два письма: жене и родителям. Там он с юмором рассказывал о каждодневных беляшах в столовой, содержании кинофильмов и других незначительных, явно не заслуживающих внимания деталях своей жизни в командировке. Ночью он спал урывками. Сон был как программа короткометражных фильмов: не успеваешь досмотреть один сюжет, как начинается новый. Просыпаясь, он слышал, как скрипела пружинная сетка соседней кровати. Сосед, от храпа которого обычно дрожали стены, тоже не мог уснуть.
Наутро все патоновцы были невыспавшимися и злыми. Но вновь дул сильный порывистый ветер, газон летного поля был влажен от дождя, как губка, и полосатый конус «колбасы» раздутым бюргерским колпаком мотался на метеорологической мачте. Слова парашютного «бога»-инструктора уже прозвучали менее определенно и тревожно: «Может быть, удастся провести прыжки завтра». Так прошла еще неделя. Томительное, нудное ожидание сделало свое дело. И когда инструктор вновь появился в холле аэродромной гостиницы и произнес традиционное «завтра», Владимир не выдержал и под общий хохот спросил: «Может, мы без парашютов прыгнем? Вы только разрешите...»
Пока самолет по плавной спирали карабкался вверх, набирая высоту, о прыжке Владимир старался не думать. Лишь иногда мысль перебивалась последними наставлениями инструктора: «В момент приземления плотно сожмите ступни ног...» Но когда раскрылся люк и ветер пошел гулять по салону, обдувая их лица, вдруг что-то тайное, глубоко запрятанное словно распахнулось в душе Шелягина. Сжав зубы, он заставил себя подняться со скамьи и на ватных ногах прошел несколько шагов к овалу, голубевшему в полутьме. Древний, неосознанный инстинкт всколыхнул в нем чувство самосохранения. Он машинально схватился за края люка. Но тут же, переборов себя, словно ожегшись о металл, отдернул руки и вывалился в пустоту.
Он забыл все наставления инструктора. Не вел счет секундам, как положено: «Двадцать один, двадцать два..» Он просто стремительно падал на необъятный квадрат зеленого летного поля, перехлестнутого серой полосой бетона. Предательски мелькнула мысль: «А если?.. Будет поле, будет взлетная полоса, и не станет меня...» Он судорожно начал ощупывать грудь, ища вытяжное, кольцо парашюта: «Где же оно? Должно быть...» Но сильный рывок тряхнул его, отрезвив, прервав падение и панический бег страшных мыслей. Многоклинный купол парашюта вспух гофрированным грибом, принял вес — 78 килограммов — его, Владимира Шелягина, и плавно пошел к земле...
Он приземлился на гребень канавы за взлетной полосой. И не удержался на ногах, упал на бок. Парусящий, непогашенный купол еще несколько метров тащил его по траве... Так и лежал Владимир, не в силах оторваться от земли, щекой ощущая всю мягкость и сочность ее, вобравшей в себя влагу многодневных дождей, пока не подбежал к нему встревоженный инструктор: «Ты что? Ноги целы?»
От этих слов Шелягин очнулся. Быстро поднялся и начал отстегивать подвесную систему. Инструктор все еще испытующе смотрел на него. И вдруг — мысль о том, что он, Владимир, был там и выполнил то, что делал этот человек многократно, почти всю свою сознательную жизнь, и что давало ему право снисходительно и покровительственно смотреть на них, лабораторных мальчиков.
Эта мысль растянула губы Шелягина в бессмысленную улыбку... Но инструктора недаром прозвали Дедом. Сколько людей выпускал он на первый прыжок! Он отлично понимал, почему один после первого приземления неестественно весел и готов хоть сейчас влезть снова в самолет и повторить все сначала, а другой с деланным равнодушием спешит собрать парашют, словно ничего и не произошло, только руки, вцепившиеся в стропы, выдают волнение.
Дед секунду смотрел на Владимира, потом улыбнулся, хлопнул его по плечу и рысцой затрусил по полю, над которым белыми медузами трепыхались парашютные купола других патоновцев.
Метеорологи все же не наврали в прогнозах. Злополучный циклон действительно переместился на восток. Погода установилась ясная, безветренная. С того дня начались многократные прыжки, а затем испытания аппаратуры в невесомости...
Замечено, что к сервису человек привыкает очень быстро. И, ступив на борт авиалайнера, уже непроизвольно ждешь служебной, но все же приветливой улыбки стюардессы. На этот раз никаких улыбок не было. Да и стюардессы отсутствовали на борту реактивного Ту, который, взлетев с одного из подмосковных аэродромов, словно давняя ямщицкая кибитка на изъезженной, ухабистой дороге, начал в воздухе странный путь с горки на горку, из пике на резкий подъем и вновь в длительное пике... И пока самолет стремительно несся к земле, в салоне вместо привычной надписи: «Не курить! Пристегнуть привязные ремни» — загорелось другое табло: «Внимание! Невесомость!».
Журнал испытаний заскользил вперед по наклонившейся полированной поверхности откидного столика. Но не упал, а плавно завис над полом. И Владимир почувствовал, что его тело непривычно всплыло над креслом. Лаборант-испытатель нажал кнопку пуска, тотчас же бешено застрекотала кинокамера, ускоренно снимая процесс первой сварки электронным лучом в невесомости. И у всех патоновцев: и у тех, кто был тогда на борту самолета-лаборатории, и у тех, кто находился на земле на пункте управления и слушал переговоры руководителя полетов с командиром корабля, — у всех был один и тот же вопрос: «Получится или нет?» Экзамен держала идея, тот принцип в технологии сварки, который патоновцы избрали на земле. Экзамен держали и молодые исследователи, недавние студенты, еще не «остепенившиеся», не постоявшие на защите диссертаций перед грозным ученым советом, и искушенные в таинствах сварочного дела «зубры»...
В книге рассказывается о развитии термоядерных исследований в Советском Союзе и за рубежом, о борьбе идей и становлении научных коллективов, о выдающихся практиках и теоретиках — ядерщиках, которые смогли вывести наше государство на первое место в мире, заставив атом служить людям.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
Автобиографическая повесть первой женщины-механизатора колхоза "Тарвасту" в Эстонии.
Писатель Валентин Рушкис по образованию инженер-гидротехник, сам много лет строил электростанции, заводы, жилые дома. Естественно, что книги его чаще всего посвящены строителям. Не исключение и «Высокий счет», где автор повествует о крупнейшей стройке восьмой пятилетки — Волжском автозаводе в городе Тольятти. Но книга эта не столько о строительстве и заводе, сколько о людях, их судьбах, труде и любви. В основе ее — материал строго документальный, участники событий названы подлинными именами, лишь несколько фамилий заменены на вымышленные.
«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков. Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести.