Истории без любви - [20]

Шеф не любил пространных докладов и обычно рекомендовал сотрудникам «не растекаться мыслью по древу». Но когда Евгений сжато изложил результаты своего визита, потребовал подробностей. И хотя Дейнеко, передавая разговор почти со стенографической точностью, старался сдержать себя и быть невозмутимым, голос его все же дрожал, и в глазах Шеф уловил тоску и обиду.

Он слушал Евгения, а сам думал: «Откуда такая ранимость? Отчего так дрожат пальцы у этого сильного, работящего и вдумчивого парня? Что, наконец, случилось? Самодовольный чиновник не разобрался, что к чему, не дал возможности ничего толком объяснить. А собственно, что Дейнеко должен объяснять? Что его работа необычна? Наверное, вся суть случившегося именно в этом — необычная работа. Ну и что?.. Нет, пожалуй, не все так однозначно, как не было однозначно и двадцать лет назад...»

Из разговора с Шефом

Девятого января 1951 года пятикурснику Киевского государственного университета — в будущем Шефу — должно было исполниться двадцать три года. Накануне заместитель директора Института электросварки Академии наук УССР Борис Евгеньевич Патон обратился к руководителю кафедры металлоструктурного анализа Киевского университета с просьбой порекомендовать толкового дипломника для работы в институте.

Борис Евгеньевич тогда еще не был академиком, лауреатом и депутатом. Институт в то время был хоть и известным, но небольшим: всего сто двадцать научных сотрудников. Но, как вспоминает теперь Шеф тот первый разговор, уже тогда у Патона-младшего просматривалась та хватка, то отношение к делу, те организационные способности и то чутье новых, стоящих идей, которые привлекали к нему людей и которые спустя малый срок, выдвинули его на передний рубеж отечественной науки. Они встретились в тот же день — молодой Патон и будущий Шеф — и между ними состоялся любопытный разговор.

— Для начала Борис Евгеньевич спросил меня, — вспоминает Шеф, — сколько часов в сутки я могу работать. «А сколько надо?» — спросил я. «Часов двенадцать, — очень серьезно ответил Патон. — В институте решено создать лабораторию рентгеноструктурного анализа. Уже куплено оборудование. Не согласитесь ли вы возглавить новое дело? Для начала старшим инженером». Я ответил согласием. Тогда Патон сказал: «Напишите заявление о приеме и завтра с утра выходите на работу». Так, в день своего рождения я стал сотрудником Института электросварки и не жалею. Хотя работа трудная, поисковая. Все время новое, новое, новое...

Здесь я впервые услышал выражение: «Нужны свинтопрульные идеи». Этот термин в нашу работу принес Борис Евгеньевич. Он прочел повесть Александра Бека «Жизнь Бережкова». Есть там такой эпизод.

Действие происходило в предвоенные годы. Тогда очень много говорили об оружии массового уничтожения — газах. В памяти еще были свежи события первой мировой войны, когда над полями Франции и России проплыли тучи горчичного газа, разъедающего легкие.

В лабораториях разрабатывались новые отравляющие вещества и новые конструкции противогазов. Проводились осоавиахимовские учения, на которых домохозяйки постигали премудрость, как в считанные секунды натянуть резиновую маску.

Тогда-то к одному из знаменитых советских оружейников и пришел изобретатель-энтузиаст. Оглянувшись па плотно закрытые двери конструкторского кабинета, посетитель решительно заявил, что нашел способ раз и навсегда покончить со страшным оружием. По мысли изобретателя, надо было изготовить на случай газовой атаки для пулеметов пули... с пропеллером. Такая пуля с винтом, выпущенная в сторону противника, создаст встречную ветровую волну и погонит на врага газовое облако.

В сущности, Александр Бек привел этот эпизод в романе как иллюстрацию парадоксов, которыми так богата жизнь любого исследователя. Мне, например, не помню уж кто, рассказывал, что в президиуме Академии наук СССР до сих пор существует папка, в которую еще с дореволюционных времен складываются все проекты вечного двигателя, поступающие от изобретателей непременно в столь почетное учреждение. Причем, папка эта пополняется и по сей день...

Многие из нас читали тогда роман Александра Бека. Но только Борис Евгеньевич обратил внимание на эпизод, который я пересказал, и ввел в наш обиход само понятие «свинтопрульные идеи», то есть нереальные, фантастические, но... содержащие все же зерно истины.

Может быть, мы кое-чего и добились в новой тогда для нас области — создании новых материалов — именно потому, что Патон требовал от нас постоянно не только рабочих, но и «свинтопрульных» идей, нестандартных позиций в поиске.

Например? Вы знаете что-нибудь о таких способностях человеческой кожи, как самозалечивание и выпотевание? Чисто биологические свойства. А мы эти принципы пытаемся перенести в металлургию и создать самозалечивающиеся покрытия для металлов. Или тяжелый хлебный колос и тоненький стебелек, который держит огромную тяжесть зерна, не ломается ни при каком ветре. И заметьте, ниточка стебля не жесткая, а саморегулирующаяся система. Саморегулирующаяся! А если по этому принципу создать новый материал? Тогда можно будет построить многое, но только Останкинскую телебашню.