Истории без любви - [17]

Все это: и восторженные статьи, и комментарии специалистов, и даже предполетные тренировки космического сварщика, — было значительно позднее, спустя почти пять лет после старта программы «Вулкан». И сегодня, вспоминая те годы, непосредственные исполнители — теперь солидные ученые — оживляются, начинают говорить увлеченно, и глаза их горят неистребимым мальчишеским блеском.

Прежде всего авторам эксперимента в космосе предстояло решить, какому способу сварки отдать предпочтение. Ведь их к тому времени уже насчитывалось более шестидесяти. «И воспаряя в мечтах, — вспоминает сегодня Патон, — надо было не отрываться и от задач реальных, продиктованных жесткими и необычными условиями, которые предъявлял нам космос».

При выборе способа сварки следовало учесть очень высокую скорость удаления газов и паров в невесомости и огромный перепад температур, в которых мог оказаться расплавленный и кристаллизующийся металл (от сильного нагрева до значительного охлаждения).

В споре с Назаренко Патон выдвинул, казалось, неосуществимую задачу: сварку вне вакуума. Необходим был надежный источник питания. И не просто надежный, а еще и малогабаритный, ведь вес-то будущей установки оставался неизменным. Так Владимир Шелягин оказался как бы в эпицентре всей эпопеи сварки в космосе. Вместе с товарищами он занимался созданием малогабаритного, универсального по своим возможностям источника питания.

Почему выбор пал на них? Ведь в институте было немало специалистов — и с опытом, и со стажем, и с заслугами. Наверное, все потому же: воображение, творческий подход, методика их работы еще не несла на себе печати многолетнего опыта, стандартных решений.

Помимо солидных папок с документацией по работе над «Вулканом», которые хранятся нынче в архиве Института электросварки, есть еще и заурядные небольшие блокноты с довольно потертыми переплетами. Их десять. Разобраться в записях, пометках, эскизах и набросках, сделанных торопливым почерком, может только сам Владимир. Во время корпения над «Вулканом» Шелягин не расставался ни на минуту с таким блокнотом почти круглые сутки. В среднем срок их «службы» был два-три месяца, но есть блокноты, странички которых заполнялись набросками, вариантами схем, расчетами всего за одну- две недели. Так было, например, на второй месяц работы, когда казалось, что найден оптимальный вариант и осталось лишь перевести идеи в металл, а в действительности все еще было впереди.

Так было и с последним, десятым блокнотом, когда подошли к тому неизбежному порогу, за которым все уже действительно стало ясно, четко и по-настоящему реально. Но между этими двумя блокнотами, насыщенными схемами, записями и формулами, лежали месяцы поиска, проб, ошибок, разочарований — одним словом, все то, что принято называть рабочими буднями.

Когда оказался заполненным десятый блокнот, Владимир уже не был тем порывистым юношей, для которого космос окутан восторженной дымкой романтики. Он просто увидел, сколь трудна и объемна всего лишь одна конкретная проблема из тысяч, которые переплелись на этом пути человечества. Понял он и другое: масштабность задач должна быть доступна не только самому исследователю, но и всем, кто работает вместе с ним. Пожалуй, ни один прибор до этого не изготовлялся так быстро на Опытном заводе, как установка «Вулкан». Стоило лишь сказать рабочим, почему необходима такая срочность, как любой слесарь или токарь откладывал в сторону денежную работу.

Когда первый вариант установки был создан, Владимир испытал немалое разочарование. К тому времени направление по сварке в космосе получило в институте права гражданства. Организовалась целая отраслевая группа, которая должна была провести комплекс испытаний на борту летающей лаборатории в невесомости. Дело шло к лаврам, и деятели из этой группы оттерли разработчиков. А Шелягин так мечтал сам полетать в невесомости!

И вдруг телеграмма из Москвы: «Срочно командируйте Шелягина».

Столица встретила его пронзительным порывистым ветром, тяжелыми тучами, неожиданно по-осеннему холодным, промозглым дождем. А в Киеве лето было в разгаре. Оставалось только благословить прозорливость жены и натянуть на себя свитер, предусмотрительно засунутый ею в портфель. Погоды не было, полеты задерживались. На разбор неполадок времени оказалось вдоволь. Причину Владимир определил быстро, через три дня устранил неполадки. Оставалось все проверить в летающей лаборатории, но полеты по-прежнему откладывались, и Владимир начал изнывать от безделья.

Это потом в отчетах, статьях и комментариях строчки об экспериментах в самолете-лаборатории заняли всего несколько абзацев. Да и то речь в них шла о проблемах чисто технических. Но прежде чем в салоне Ту, где был установлен «Вулкан», зажглось табло с красноречивой надписью: «Внимание! Невесомость!», патоновцам предстояло выполнить комплекс парашютных прыжков.

Удивительно, как привычные слова, которые мы говорим иногда по десять раз на дню, вдруг приобретают особый смысл. «Завтра вы сделаете по два прыжка с «антоши», — сказал инструктор, и все сразу преобразилось. Сначала Владимир обратил внимание, как подчеркнуто оживленно и бодро заговорили все участники эксперимента. В какой-то момент он поймал себя на том, что деланно смеется над старым анекдотом насчет генерала и парашюта: «Запишите мне два прыжка — первый и последний».