Исторический капитализм. Капиталистическая цивилизация - [76]

Практики расизма и сексизма прямо противоположны. Согласно им, люди не наделены одинаковыми человеческими правами, но, скорее, выстроены в биологически или культурно определённую иерархию. Эта иерархия определяет их права и привилегии, их место в коллективном трудовом процессе. Она объясняется и оправдывается тем фактом, что некоторые группы по своей сути отличаются от других и превосходят их.

Самым необычным фактом капиталистической цивилизации за 500 лет её существования является то, что вера в универсализм и вера в расизм-сексизм набирали силу одновременно, что их реализация на практике была почти что единым процессом; по сути речь должна идти о тандеме. Происходило так, что рост одной практики вызывал рост другой. Если мы вернемся к двум ликам индивидуализма — индивидуализм как стимул энергии, инициативы и воображения и индивидуализм как бесконечная борьба всех против всех, — то можем увидеть, как две практики (универсализм и расизм-сексизм) появляются из нарушающего равновесие противоречия, содержащегося в геокультурной повестке-программе, и ограничивают его.

С одной стороны, универсализм ведёт к заключению, что противоречие не является реальным, поскольку бесконечная борьба — это фактически стимул для инициативы, и следовательно, любая возникающая привилегия оправдана как следствие более высоких качеств в ситуации, где все имеют равные возможности пытаться. Этот аргумент в XX в. был кодифицирован в качестве меритократии, согласно которой те, кто в процессе капиталистического накопления оказывается наверху, заслужили своё положение.

С другой стороны, расизм-сексизм выполняет функцию объяснения, почему те, кто находится на дне, оказались там: они менее инициативны, даже когда имеют возможности; они проиграли в бесконечной борьбе всех против всех, потому что по своей сути (если не биологически, то по крайней мере культурно) неспособны на успех. Возвращаясь к теме балансового отчёта, мы можем сказать: универсализм становится объяснением и оправданием его положительной (improved) версии для меньшинства, а расизм-сексизм — объяснением и оправданием отрицательной, худшей версии, адресат которой — большинство.

Способ, с помощью которого две эти практики сдерживают друг друга, всегда подразумевал возможность использовать одну против другой. Расизм-сексизм использовался, чтобы помешать универсализму продвинуться слишком далеко в направлении эгалитаризма. Универсализм использовался, чтобы помешать расизму-сексизму продвинуться слишком далеко в направлении кастовой системы, которая стала бы препятствовать мобильности рабочей силы, столь необходимой для процесса накопления. Именно это имеется в виду под зигзагообразным процессом.

Ограничивает этот зигзаг повышение требований к государствам в сочетании со свойственной им невозможностью удовлетворить их — напряжённая дилемма накопления, ведущая к напряжённой дилемме политической легитимации. В результате появлялись ещё большие требования реализовать эгалитарный потенциал универсализма в сочетании с ещё большими требованиями реализовать неэгалитарный, кастового типа потенциал расизма и сексизма.

Однако сегодня происходит следующее. Две практики — универсализма и расизма-сексизма, — отнюдь не сдерживая друг друга, заставляют себя всё больше взаимоудаляться. Мы видим это в вышедших на поверхность спорах о культурном содержании наших образовательных систем, которые являются одним из центральных поставщиков геокультурной программы. Если школам следует быть универсалистскими, то является ли это универсализмом одной отдельной группы — мирового высшего слоя? Однако если им следует быть «мультикультурными», не способствуем ли мы культурному разъединению, которое образовательная система в теории призвана преодолеть? Если индивид — субъект истории, не следует ли нам обеспечивать социальное продвижение на основе индивидуальных достижений (merit)? Однако если индивид — субъект истории, не должны ли мы вернуть индивидам из более низких слоёв возможности, которых они были социально лишены, чтобы позволить им добиться объективно лучших результатов? Чем дальше, тем больше этот спор становится диалогом глухих, в котором обе стороны всё более мобилизуются в политическом и культурном планах.

Кризис исторической системы.

Попробуем соединить три части вместе. Капиталистическая цивилизация создавалась и развивалась в противоречиях. В этом нет ничего необычного: все исторические системы имеют противоречия. В случае с историческим капитализмом налицо три основных противоречия, которые я попытался вкратце описать. Каждое противоречие исторически сдерживается регулирующими механизмами. Однако в каждом случае эти механизмы стали испытывать сильное напряжение. Мы можем сказать, что кумуляция этих напряжений означает приближение современной мир-системы как таковой к системному кризису, или, возможно, она уже вступила в него.

Системный кризис можно описать как ситуацию, в которой система достигла точки бифуркации или первой из следующих друг за другом подобных точек. Когда системы сильно удаляются от точек равновесия, они достигают точек бифуркации, в которых становятся возможными многочисленные (в противоположность единственному) решения проблемы нестабильности. В этой точке система обладает тем, что можно назвать выбором возможностей. Этот выбор зависит как от истории системы, так и от непосредственной силы элементов, внешних по отношению к внутренней логике системы. Эти внешние элементы суть то, что мы с точки зрения системы называем «шумом». Когда системы функционируют нормально, «шум» игнорируется. Однако в далеких от равновесия ситуациях роль случайных вариаций в «шуме» существенно возрастает из-за значительного уменьшения равновесия. Вследствие этого система, действующая теперь хаотически, будет совершенно радикально реконструироваться теми способами, которые, будучи внутренне непредсказуемы, ведут тем не менее к новым формам порядка. В таких условиях могут быть и обычно бывают не одна, а каскад бифуркаций, пока не установится новая система, т. е. новая структура долгосрочного относительного равновесия и пока мы опять не окажемся в ситуации детерминистской стабильности. Новая возникшая система, вероятно, является более сложной; в любом случае, она отлична от старой системы.