Исторические силуэты - [21]

И вот этот-то истовый хранитель заветов старины с жадностью набрасывался на западную науку и пристально всматривался в западные государственные порядки — все с одной целью: найти там что-нибудь такое, чем можно было бы воспользоваться для того, чтобы подпереть и освежить на будущее время любезную его сердцу разрушающуюся родную старину. Будучи губернатором в Киеве при Петре Великом, Голицын завел сношения со студентами Киевской духовной академии и получал через них из академической библиотеки книги и рукописи по интересовавшим его вопросам. А затем в своем подмосковном селе он собрал и собственную библиотеку более, чем из 6000 томов. Здесь находились многочисленные рукописные переводы сочинений таких политических мыслителей, как Макиавелли[46], Томазий[47], Гуго Гроций[48], Локк[49], Пуффендорф[50] и др.

Наряду с такими трактатами Голицын внимательно изучал и государственное устройство таких стран, как Польша и Швеция, в которых монархическая власть была сильно ограничиваема властной аристократией. Руководителем Голицына в этом занятии являлся Фик[51], иноземец, сыгравший такую видную роль в подготовке реформы Петра Великого. Фик нередко далеко за полночь засиживался в кабинете Дмитрия Голицына, и по указанию Фика Голицын переводил для себя шведские узаконения. Изучая законы Польши, Швеции и Англии, Голицын неотступно думал о России. Замечу здесь же, что не одного Дмитрия Голицына интересовали политические теории и политическая действительность Западной Европы. Недаром переводная политическая литература получила тогда в нашем обществе заметное распространение. Недаром и Феофан Прокопович[52], составляя по заказу Петра свой трактат «Правда воли монаршей», старался там обосновать неограниченность монархической власти двумя рядами доказательств. Во-первых, он представлял доказательства от «Священного писания». Но затем он прямо заявлял, что в России появились «прекословием свербящие сердца», которые «сеют мятежей плевелы» и которых доводы от Писания удовлетворить уже не могут. И потому Феофан переходит к аргументам, заимствованным из таких источников, которые могли получить авторитетную убедительность в глазах и такого рода людей. Какие же авторитеты он выдвигает? Гуго Гроция и Гоббса[53]. И особенно характерно, что к этой иноземной философско-политической литературе прибегали тогда не только любители новизны, но и такие поклонники старины, каким был Дмитрий Голицын. Как умный человек, Голицын понимал, что полная реставрация старины невозможна, и он озирался кругом и отыскивал в современной ему действительности какие-нибудь элементы, которые могли бы оказаться подходящими к его наследственным политическим идеалам, почерпнутым из родной старины.

Меншиков и Толстой, с одной стороны, и Дмитрий Голицын, с другой, стояли на двух противоположных полюсах политической оси.

Артемий Петрович ВОЛЫНСКИЙ

Печатается по изданию:

Журнал для всех. 1899. № 1. С. 113–114; № 2. С. 187–204; № 3. С. 325–336; № 4. С. 447–460.

Суетливой оживленностью отмечена жизнь верхних слоев столичного русского общества в первую половину прошлого столетия. В то время, как русская провинция еще не просыпалась от своего векового исторического сна, на поверхности столичной жизни непрерывно разыгрывалась шумная и ожесточенная борьба между лицами и партиями. Вглядываясь в эту борьбу, прежде всего поражаешься стремительной быстротой ее неожиданных поворотов. Какая пестрая масса лиц! Какая внезапная смена необычайных жизненных удач и столь же громких падений! Судьба многих деятелей, вынесенных потоком этих событий на авансцену истории, — настоящая сказка, ряд самых фантастических сюрпризов… Мальчишка-пирожник[54] превращается в «полудержавного властелина» для того, чтобы кончить свою блестящую карьеру ссыльным поселенцем в глухом углу Сибири. В безвестном немецком городишке живет в пасторском семействе бедная служанка. Вспыхивает война. Русский царь является в город во главе войска — и пасторская служанка становится первой русской императрицей[55]. Невежественный, но ловкий и красивый конюх[56] тщетно старается пристроиться на русскую службу. Ему хочется получить место в придворном штате жены царевича Алексея Петровича, сына Петра Великого; но план не удается: ему отказано, как человеку слишком низкого происхождения. Проходит несколько лет, и мы встречаем того же конюха первым вельможей русского государства; а спустя еще немного времени, он уже — государственный регент. Младенец, увенчанный императорской короной[57], не может стеснить его своеволия, и он чувствует себя неограниченным властелином. Но вот однажды ночью под окнами регента раздается бой барабанов, и в спальне появляется какая-то мрачная фигура. Это фельдмаршал[58]… Он пришел арестовать регента. Все решается в несколько минут. Фельдмаршал делается первым министром, а вчерашний регент отправляется в далекое путешествие, отнюдь не входившее в его политические планы: его везут в Сибирь, в город Пелым. Однако через пять лет эти два человека снова встречаются уже не в темной дворцовой спальне, а при дневном свете и на чистом воздухе: бывший регент возвращается из своей ссылки в столицу, а бывшего фельдмаршала везут в Пелым, в ту самую казарму, которую он не так давно велел выстроить для своего врага.