Исторические силуэты - [20]
Меншиков и Толстой были двумя главными фигурами в группе «петровских птенцов». О второстепенных я говорить не буду и упомяну только еще об одном человеке, который стремительностью своего темперамента и своими резкими выходками то и дело смешивал все карты политической игры. Я разумею Ягужинского. Сын органиста немецкой кирки, он был замечен, как очень красивый мальчик, Головкиным и взят последним к себе в услужение. Говорили даже, что это «услужение» носило весьма предосудительный характер. От Головкина его взял к себе Петр. Ягужинский вырос в статного, высокого красавца с неправильными, но очень живыми и выразительными чертами лица. Его наружность и небрежная, но очень изящная щеголеватость производили большой беспорядок в сердцах дамской половины петербургского высшего общества. А его неуживчивость и бешеная вспыльчивость не раз ставили вверх дном дела мужской половины этого общества. Создав должность генерал-прокурора, этого «ока государева», Петр назначил на эту ответственную должность Ягужинского. И Петр имел к тому веские основания. Ягужинский резко выделятся из тогдашней вельможной среды двумя качествами: неподкупностью (только Ровдо набрасывает тень на Ягужинского в этом отношении, показания всех других современников дружным хором свидетельствуют о честности Ягужинского) и независимостью характера. Он всегда шел напролом против наиболее сильного в данное время человека. Не уставая, смертельно враждовал с Меншиковым и обличал его злоупотребления, открыто пошел против учреждения Верховного Тайного Совета[43] и перед гробом Петра Великого громко жаловался на то, что слуги великого царя, еще не похоронив Петра, ниспровергают все его учреждения; резко разошелся с верховниками в 1730 г. и вместе с Остерманом помог Анне[44] восстановить самодержавие; а позднее отваживался вступать в перепалки с самим Бироном[45]. В своих обличительных порывах он был неукротим, а когда он находился под влиянием винных паров, — что бывало сплошь и рядом, — его шумные выходки принимали форму настоящего скандала. Он всегда врезался клином во всякую налаженную комбинацию и стремительно спутывал и опрокидывал многие из них.
Теперь взглянем на самого крупного представителя совершенно противоположной среды. Среди так называемой «боярской партии» не было человека крупнее князя Дмитрия Михайловича Голицына Этот властный, надменный и хмурый старик олицетворял в своей личности целый этап общественного развития. В его лице старая Русь делала последнюю попытку воспользоваться средствами западной европейской культуры для вящего закрепления и утверждения своей прадедовской старомосковской сущности. Дмитрий Голицын являлся строгим, истовым хранителем старинного обычного «чина» жизни. Дедовские предания были величайшей святыней его души. Ничто не могло бы заставить его отступить от них, хотя бы на йоту. Даже сам Петр Великий должен был считаться с этой чертой своенравного князя. Голицын неизменно начинал свой день с отправления молитвенного правила. И если в то время, когда он стоял перед иконами, к нему в дом заходил Петр, то о приходе царя князю не докладывали, и Петр покорно садился дожидаться, посылая время от времени только посмотреть, когда «старик кончит свои дела». Все братья князя Дмитрия — он был из них старший — хотя и сами уже имели и почтенный возраст и высокие чины, непременно должны были вставать при появлении князя и целовать ему руку.
