Исторические силуэты - [141]
Между тем сам Голицын, в наивном неведении о всех этих кознях, пришел в дом Орловой навестить Фотия. Произошла поистине дикая сцена. Я стою на молитве, рассказывает Фотий об этом последнем своем свидании с Голицыным, Евангелие раскрыто, дары святые предстоят, горит свеча. Вдруг входит князь, образом, яко зверь рысь. Фотий отказался благословить его за покровительство сектам, лжепророкам, за дело Госнера, и произнес ему анафему. Князь побежал вон, хлопнул дверью, а Фотий кричал ему вслед: «Если не покаешься, снидешь во ад!». Орлова, узнав, что произошло, ужаснулась духом, а Фотий радостно скакал по дому, восклицая: «С нами Бог!».
В тот же день вся столица знала, что Фотий проклял министра духовных дел. Это было равносильно его отставке. 15 мая 1824 г. отставка состоялась.
О бурной радости, охватившей врагов Голицына, свидетельствует письмо Фотия к симоновскому архимандриту Герасиму:
«Порадуйся, старче преподобный! Нечестие пресеклось, армия богохульная дьявола паде, ересей и расколов язык онемел, общества все богопротивные, яко же ад, сокрушились. Министр наш один — Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь. Ныне я чаю, велия радость и на небесах». А затем идет приписка, в которой и вскрывается тот, кто был истинной душой всего этого дела: «Молися об Алексее Андреевиче Аракчееве. Он явился, раб Божий, за св. Церковь и веру, яко Георгий Победоносец. Спаси его Господи. Все сие про себя знай».
Так расправился Аракчеев со своим последним опасным соперником. Теперь он мог праздновать окончательное наступление своего безраздельного господства. А между тем история его карьеры уже приближалась к печальной развязке.
Через год с небольшим Александр, отправившись в пред-местную поездку на юг России, жил в Таганроге с больной императрицей. В это время в Грузине разразилась катастрофа, потрясшая душу Аракчеева до самой глубины. Его любовница, Настасья Минкина, была зарезана дворовыми. Обезумевший от горя Аракчеев неистовствовал, предавал истязаниям огулом всю свою дворню, плакал, стонал, носил на шее платок, смоченный кровью убитой, и, не испрашивая на то ничьего разрешения, самовольно отстранился от всех дел. В этот момент сказалась мера его преданности государю, о которой он так неустанно твердил всю жизнь.
Незадолго до грузинской катастрофы Шервуд[638] подробно написал Аракчееву все, что он знал о замыслах тайных обществ, и просил немедленно выслать к нему в Харьков кого-нибудь для принятия решительных мер к открытию заговора. Прошло немало дней после отсылки Шервудом этого письма, и он все тщетно ждал ответа. Как оказалось впоследствии, промедление произошло именно из-за того, что Аракчеев после убийства Минкиной забросил самовольно все дела и от всего отстранился. Даже известие о личной опасности, грозившей государю, не побудило Аракчеева вспомнить о тех уверениях в безраздельной преданности «батюшке-государю», которые он так льстиво расточал из своих уст в глаза Александру. В этот действительно критический для Александра момент Аракчеев поставил свое личное горе выше заботливости о безопасности Александра и не ударил палец о палец для того, чтобы ускорилось производство расследования по доносу Шервуда. Не будь этого промедления, писал впоследствии сам Шервуд, «никогда бы возмущение 14 декабря на Исаакиевской площади не случилось[639]; затеявшие бунт были бы заблаговременно арестованы». И Шервуд прибавляет к этому: «Не знаю, чему приписать, что такой государственный человек, как граф Аракчеев, которому столько оказано благодеяний императором Александром I и которому он был так предан, пренебрег опасностью, в которой находилась жизнь государя и спокойствие государства, для пьяной, толстой, необразованной, дурного поведения и злой женщины: есть над чем задуматься»[640].
Александр проявил большую заботливость об участи Аракчеева в это время. Помимо различных официальных распоряжений, отданных им в связи с происшествием в Грузине, он писал Аракчееву утешительные письма, писал и близким Аракчееву людям, например, к Фотию, прося их не оставить Аракчеева дружеским уходом в столь страшное для него время, ибо, как выразился государь в письме к Фотию: «Служение Аракчеева драгоценно для отечества». Аракчеев пребывал в устранении от всяких дел вплоть до кончины Александра и тотчас вернулся к исполнению служебных обязанностей, лишь только получил сообщение, что Александра не стало.
Я не буду уже следить за жизнью Аракчеева в царствование Николая I. В сущности, это была уже не жизнь, а унылое прозябание всеми презираемого и ненавистного старика, утратившего со смертью Александра всякую точку опоры для какого бы то ни было значения. Вначале он пытался было заявлять какие-то притязания на признание за ним прежнего исключительного положения. Это были жалкие попытки, тотчас разбивавшиеся о суровую действительность. Один эпизод окончательно уронил его в глазах нового императора. Аракчеев был уличен во лжи: оказалось, что он, вопреки обещанию, данному им Николаю Павловичу, издал за границей письма к нему покойного государя. В конце концов Аракчееву пришлось дойти до унизительного признания во лжи и выдать печатные экземпляры названных писем.
