, к которому перешло это обязательство, уклонялся от этого выполнения и не соглашался представить дело решению совестного суда. Комиссия прошений, куда истицы вошли со всеподданнейшим прошением, нашла, что дело должно быть решено третейским судом. Комитет министров, наоборот, указал, что никто не может быть привлечен к разбирательству дела в третейском или совестном суде. Аракчеев пометил: «Нет ли тут понаровки графу Салтыкову?». В резолюции государя значилось: «Вероятно, но как закон здесь согласен с мнением комитета, то нельзя мне решить вопреки». Арендаторы казенных имений в Белостокской области просили некоторых льгот по расчетам с казной ввиду неурожая и других местных бедствий. Большинство членов комитета высказалось за отклонение этого ходатайства; пять членов, наоборот, находили нужным облегчить положение просителей ввиду стеснительности их обстоятельств. Аракчеев примкнул к более мягкому мнению меньшинства. Приведу, далее, две очень любопытные пометы Аракчеева, свидетельствующие о характере его отношений к положению крестьян. В Динабургском старостве долго тянулись крестьянские волнения из-за недовольства крестьян раскладкой повинностей. Комитет министров утвердил выработанное министерством финансов положение об их повинностях, в котором повинности распределялись уравнительно между крестьянами-пришельцами и коренными белорусами. Аракчеев пометил: «Я думаю, что крестьяне опять будут недовольны, то кажется лучше было бы велеть М. Ф. вытребовать к себе в департамент депутатов и сделать с ними положение и внести в комитет». Резолюция государя гласила: «Непременно». Когда известный откупщик Злобин был объявлен несостоятельным, крестьяне его настойчиво домогались получить разрешение выкупиться на свободу. В течение долгого времени эти домогательства оставались тщетными. Наконец, Комитет министров разрешил допустить их к торгам, обставив, однако, это разрешение крайне тяжелыми для них условиями. Аракчеев пометил: «Кажется, крестьянам все способы преграждены; сие легко может быть для того, чтобы кому-нибудь купить из наших братий; то, по крайней мере, нужно приказать доводить до вашего сведения о покупщиках». На основании этой пометы государь положил резолюцию: «Вообще сие заключение (ком. мин.) сделано с намерением затруднить возможность крестьянам самим себя выкупить и потому я на оное согласиться не могу и требую, чтобы оно было переделано, дав возможные пособия и облегчение крестьянам для собственного выкупа». Наконец, среди помет Аракчеева на мемориях Комитета министров встречаются и такие, в которых страшный и всеми ненавидимый граф высказывается за смягчение предположенных кар. Новгородский губернатор вошел однажды с представлением в сенат о нецелесообразности одного сенатского распоряжения. Сенат положил подтвердить губернатору прежнее распоряжение, а за неосновательность представления сделать выговор, объявив о нем по всем губернским правлениям. Комитет министров согласился с сенатом, но Аракчеев отметил: «Нет ли тут излишнего; за представление делают выговор с объявлением по всему государству за такое дело, которое содержит в себе только одно правило». Государь положил резолюцию: «Весьма согласен, выговор отменить, чем и публикование оного уничтожится»
[541].
Приведя все эти и еще некоторые другие, подобные тому, факты, г. Середонин[542] поспешил воздать Аракчееву хвалу, как деятелю, через меру незаслуженно опороченному современниками и историками. Мы думаем, что исследование закулисной стороны каждого из тех дел, к которым относились вышеприведенные пометы Аракчеева, значительно понизило бы благожелательный тон, с каким г. Середонин говорил об Аракчееве. Взять хотя бы гуманную помету Аракчеева по делу о выговоре новгородскому губернатору. Слишком известно, что Аракчеев в качестве новгородского землевладельца и начальника над военными поселениями, расположенными в Новгородской губернии, сажал на пост новгородского губернатора свои креатуры, и еще большой вопрос: что именно защищал Аракчеев в вышеуказанной помете — принцип гуманности или просто своего человека? Так же и оценка всех других помет Аракчеева с точки зрения его личной характеристики должна была бы опираться на предварительное рассмотрение связанных с каждым данным делом личных отношений, счетов и интриг. Признавая, таким образом, высказанное г. Середониным похвальное слово по адресу Аракчеева поспешным и в общей его форме необоснованным, я, тем не менее, вовсе не считаю возможным отрицать за приведенными у г. Середонина фактами всякое значение — Аракчеев не может рисоваться современнику тем оперным злодеем, которому не полагается ни одного симпатичного жеста, ни одного доброго душевного движения, не может хотя бы уже по одному тому, что мы и вообще не допускаем возможность существования таких одноцветных натур. Каковы бы ни были побуждения, водившие рукою Аракчеева при написании этих помет, во всяком случае в них выражаются две черты — рассудительная деловитость, внушаемая практическим здравым смыслом, и похвальная привычка вспоминать о казенном интересе при мотивировке своих предположений.
