Истина существует: Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников - [26]

Ну, ничего, потом я научился один ходить.

Владимир Андреевич Успенский: В 1956 году я, ужаснувшись, что лингвисты не знают простых вещей в математике, объявил спецкурс по математике на филологическом факультете. Только для желающих. Немного оказалось желающих, но среди них был Зализняк, например. Тогда мы с ним и познакомились, и он меня абсолютно потряс. Он задавал какие-то вопросы, чрезвычайно глубокие, но совершенно перпендикулярные к вопросам всех остальных и к тому, чего я мог ожидать. Какой-то такой был поворот в его вопросах, словно он с другой стороны на все смотрел. Сразу стало ясно, что это гений. Он и есть гений. Кстати сказать, гениев очень немного. Нельзя сказать, что все гении, как это сейчас принято.

«Нужно поступить в École Normale»

Рассказывая В. А. Успенскому о начале своей парижской жизни, Зализняк говорит:

— Восемь человек были приписаны к Сорбонне.

ВАУ: И вы в том числе?

ААЗ: Ну конечно. Как просто некоторый автомат. А отдельно совершенно, лично мне — благодаря заботе обо мне Фриу и Окутюрье — было предложено попробовать поступить в École Normale.

ВАУ: Фриу и Окутюрье — вы с ними когда познакомились?

ААЗ: В Москве.

ВАУ: А-а, по тому же обмену…

ААЗ: Ну да. Они уже год как вернулись.

ВАУ: И там вы их нашли.

ААЗ: Нет, они меня нашли. Как я мог их найти? Они меня нашли и пригласили к себе. И там мне все объяснили. Что надо поступать в École Normale. Я сказал: «Зачем? Почему? Вот я в Сорбонне»… «Нет», — они мне сказали. Я не помню, кто был более настойчив. Фриу, наверно. Он сказал: «Знаешь, что: сколько бы мы тебе сейчас ни объясняли, ты все равно не поймешь. Ты сперва поступи, а потом ты поймешь, что это хорошо». И я понял, что надо поверить. «Но только ты должен поступить. Это конкурс».

ВАУ: Но он, наверно, уже кончился: уже ж сентябрь?

ААЗ: Правильно. Нормальный конкурс — смешно и говорить, что я никогда б и не поступил. Нечего говорить. Это — условно конкурс, а на самом деле никакой не конкурс, а некоторая такая дополнительная процедура для иностранцев. Существует такая. Называется élève étranger — иностранный ученик. С ним другая процедура, и она не очень формальная.

В своих дневниковых записях за 1956 год Зализняк пишет:

Воскресенье, 30-е. Появился Мишель Окутюрье [31], которому я позвонил. Едем вместе к Клоду Фриу [32]. (С ними двоими я знаком по Москве; но сейчас они работают соответственно в Тулузе и Страсбурге, и в Париже их можно найти только в воскресенье). Оба в один голос говорят мне: «Тебе нужно поступить в École Normale. Ты сейчас все равно не сможешь понять, почему это хорошо, — поймешь, когда поступишь».

Через несколько дней, 4 октября 1956 года, Фриу отвозит Зализняка в École Normale и знакомит его с вице-директором Прижаном. А еще через несколько дней Андрей Анатольевич записывает:

Вторник, 9-е. Являюсь к Прижану и он ведет меня представлять самому директору École Normale философу Ипполиту. Происходит нечто вроде изящной формы собеседования — о Паскале, о Пикассо и т. п.

Среда, 10 октября. Иду, как мне велено в École Normale, в Министерство иностранных дел. Адрес мне известен даже из советских газет: Ке д’Орсе. Этот совершенно условный звук здесь разворачивается в реальную длиннющую набережную Орсе; прохожу всю ее пешком. Никогда в жизни не бывал в учреждениях столь высокого ранга. Поражаюсь тому, что меня никто не задерживает и не проверяет. <...> Важная дама подробно допрашивает меня о всех моих прошлых и будущих занятиях; спрашивает даже названия курсовых работ! К счастью, Вячеслав Всеволодович Иванов снабдил меня списком всех парижских профессоров, у которых следует слушать лекции, — с твердым наказом: лекции надо выбирать не по тематике, а по лекторам. В результате дама дает мне рекомендательное письмо в полицию: «Avec ça ça ira tout seul» (с этим все пойдет как по маслу).

11 октября. В префектуре на основании письма от дамы за час получаю carte de séjour (вид на жительство). В посольстве выразили неудовольствие моей самодеятельностью: все подобные документы они получают (или не получают) для советских сами. Полагаю, что уже с этого момента я у них не на лучшем счету.

Среда, 31 октября. Переселяюсь в École Normale. Никого нет, но на столе плащ и Populaire — газета социалистической партии. Потом мне рассказали, какое бурное было в École Normale обсуждение: с кем поселить советского? Для них, разумеется, любой человек — это прежде всего член такой-то партии. Первая мысль была: поселим, конечно, с коммунистом. «Скучно, пошло! — закричали другие. — Давайте, наоборот, поселим его с фашистом!» Решили, однако, что это тоже довольно плоско. Придумали несравненно более изысканное: поселить с социалистом. Вот где они по-настоящему сцепятся! (Как потом выяснилось, они ужасно просчитались: мой деликатнейший и тактичнейший социалист ни разу за весь год не вступил со мной ни в какую политическую дискуссию.)

5–8 ноября. В École Normale ритуал инициации conscrits (только что принятых, новобранцев). На меня он не распространяется; старшие — Луи Аллен и Луи Мартинез, которые как бы взяли меня под свою опеку, только водят меня смотреть на эти забавы. (Разумеется, иностранцы избавлены от этого ритуала не потому, что их жалеют, а потому, что им не положен тот полноценный статус, дорогу к которому он открывает.) Первобытная основа здесь, конечно, та же, что на Новой Гвинее и в отечественной дедовщине. Но во французском исполнении все же поэлегантнее и поостроумнее. Старшие изощряются в том, какую бы каверзу устроить в комнатах новобранцев. Украли у них, например, все одеяла и вывесили на веревке, которую умудрились протянуть между двумя зданиями