Истина стоит жизни - [40]

Следуют визиты шейха Саида и джемадара. Они сидят, справляются о здоровье, глазеют по углам, надеясь приметить хоть какой-нибудь признак близкого отправления из этого осточертевшего им малолюдного места, но ничего нового не замечают и уходят так скоро, как позволяет приличие. Бертон садится за книги и дневники, то и дело прерывая свои занятия, чтобы выкурить трубку. Валентин чистит ружья и пистолеты, протирает и смазывает патроны, штопает одежду и готовит второй завтрак — ту же рисовую кашу на воде, сопровождая все это жалостными вздохами и недовольным ворчанием.

В жаркий полдень слуги спят, а Бертон снова лежит на койке и курит, курит, курит… От Спика никаких известий… Один местный торговец давно уже привез от шейха Хамеда письмо, в котором тот подтверждает свою готовность предоставить дахабию англичанам. Чем же там занимается Спик?

На обед Валентин жарит рыбу. Здесь все время или рыба или птица — мясо в Уджиджи редкость. Рыба в Танганьике па европейский вкус плохая, то слишком грубая и жирная, то водянистая и безвкусная, и только угри да маленькие креветки напоминают о прелестях европейской гастрономии. Самое лакомое во всем обеде — растительные гарниры, которые Валентин недурно готовит из местных помидоров, артишоков, ямса, сладкого картофеля и всевозможных бобов, среди которых белая фасоль, приготовленная в виде пюре, не раз заставляла Бертона подумать, что жизнь все-таки прекрасна.

Из фруктов в это время года были одни бананы, а что касается вина, то, кроме воды, пить было нечего, так как местный тодди[14] в лучшем случае напоминал суррогат столового уксуса…

Приближался вечер. Бертон вышел посидеть под широким навесом тембе, насладиться зрелищем первозданной природы, которое всегда волновало его чувства: возникали смутные мечтания, приходили на память любимые стихи — Шекспира, Байрона, Шелли… Вид Танганьики в лучах клонящегося к закату солнца напоминал Бертону Средиземноморье, которое с юных лет полюбилось ему больше всего на свете. Про себя он давно уже решил, что когда начнет стареть и станет негодным для путешествий, он выхлопочет себе в Форейн Оффис назначение куда-нибудь в Триполи или в Триест и поселится на берегу моря, чтобы до конца своих дней любоваться прозрачными, набегающими друг на друга слоями темно-голубой воды, как будто получившими свою окраску от виноградников, украшающих берега… И здесь, на Танганьике, такая же загадочная голубизна вод, такие же тихие вечера, такие же лучезарные закаты… И так же недолговечна здесь краса ласковых сумерек, и так же холодны потоки прозрачного лунного сияния, заливающего, когда ночь окутает землю, мохнатые вершины и волнистые склоны белизной девственного снега…

Едва Бертон занял свое место под навесом, с берега озера послышался треск мушкетных выстрелов. Неужели?!. Бертон вскочил на ноги и заспешил навстречу. Послышались возбужденные голоса, и на тропе, ведущей от пристани, показались Бомбей, Гаэтано, двое белуджей и несколько ваджиджи с веслами. Их уже сопровождала шумливая толпа местных жителей. Но где же Джек?

Спик шел позади всех. Вид у него был плачевный: в истрепанной, давно не просыхавшей одежде, он и сам казался промокшим до костей, а землистый цвет его лица и нарывы на шее производили такое впечатление, словно он был покрыт плесенью. Достаточно было взглянуть на Спика, чтобы понять, что его миссия окончилась провалом.

Бертон терпеливо выслушал историю его злоключений. По словам Спика, шейх Хамед оказался корыстным и хитрым, как лиса. К каким только уловкам он ни прибегал, чтобы не дать свое судно англичанам! Не помогли никакие ответные ухищрения Спика…

Неубедительно звучал рассказ! Создавалось впечатление, что Спик действовал по меньшей мере неразумно. Ведь шейх сам предлагал свой корабль, и вдруг — отказ. Поистине надо было приложить усилия, чтобы достичь такого результата! Но не поворачивался язык упрекать этого измученного человека, и без того, как видно, подавленного своей неудачей…

— А что говорит шейх о реке на севере?

— Ах да… — спохватился Спик. — Он говорит, что та река течет как будто из озера. Но на его информацию полагаться рискованно…

— Придется пробовать на лодках, — сказал Бертон после раздумья.

— Ничего другого не остается, — подтвердил Спик. — Но это опасное и очень изнурительное плавание… Может быть, я поплыву один, Дик? Твое здоровье…

— Ах, Джек, что такое ты говоришь! — возразил Бертон, а про себя подумал: «Понимает ли он, что значит открыть исток Нила? Ради этого можно рискнуть и здоровьем, и самой жизнью!» — Если ты рискуешь своим здоровьем, — добавил он, — почему я должен беречь свое?

Спик промолчал.

* * *

Село Увира, столица небольшой страны, населенной племенем вавира, лежит у северной оконечности озера Танганьика, в трех с лишним градусах к югу от экватора и почти точно на 29° восточной долготы. Оно отстоит на несколько сот ярдов от западного берега озера, а на самом берегу по кромке широкого песчаного пляжа расставлено несколько навесов, где ведется торговля с теми, кто прибывает в Увиру по воде.

На пляже с утра толпился народ. Еще бы: вазунгу, необыкновенные белые люди, которые плывут из Уджиджи в сопровождении вождя Каннины, вчера заночевали в Мурикамбе, а от нее до Увиры рукой подать. Оживленная толпа — мужчины и женщины в мбугу и шкурах и дети без таковых — волновалась и гудела, то шарахалась к воде, обманутая криком какого-нибудь озорника «едут, едут!», то откатывалась назад и, расколовшись на группы, усаживалась на песке, чтобы обсудить предстоящее событие.