Истина стоит жизни - [41]

Но вот около полудня со склона высокого холма, спускающегося в озеро острым мысочком, примчалась с долгожданным сообщением ватага ребятишек, дежуривших на вершине, и вскоре из-за мыса показались две лодки — одна очень большая, на сорок гребцов, другая вполовину меньше. Гребцы, завидев толпу, поднатужились, чтобы не ударить в грязь лицом, обе лодки под гик команд и подзадоривающие выкрики стоящих на берегу понеслись наперегонки и со всего разгона врезались в песок. Приветствия встречающих смешались с ответными возгласами прибывших, музыканты заиграли в рожки, дудки и барабаны, хор запел приветственный гимн «Добро пожаловать». Капитаны обеих лодок, поднявшись на застланные циновками сиденья, исполняли церемониальный танец. Гребцы, сверкая белыми зубами, обнаженными в счастливой улыбке, постукивали веслами по борту в знак приветствия, а вавира отвечали им подобным же знаком, ударяя себя локтями по бокам… Трое рослых юношей отделились от толпы и направились к Бертону, а затем к Спику. Это были сыновья местного вождя Маруты. Вождь приглашал путешественников посетить его резиденцию…

Вид вазунгу разочаровал население Увиры. Необыкновенные люди должны быть великанами, а эти ниже сыновей султана. Убор их тоже совсем не красив: ни ярких материй, ни медных браслетов, ни коралловых бус, ни ушных украшений из слоновой кости. Нет, по всему видно, что вазунгу вовсе не так богаты, как рассказывали про них всякие болтуны. К тому же люди они угрюмые, не смеются, не поют и не пляшут, Если они не рады своему приезду, зачем же они ехали сюда?.. Настроение падало, веселье закончилось гораздо быстрее, чем предполагалось, и толпа расходилась с очевидным неудовольствием.

Неудовольствие было взаимным. Усталым путешественникам было не до торжественных встреч. На редкой стоянке за двухнедельное плавание обходилось без музыки, песен и плясок. В них была своя прелесть и грация, инструменты были порой остроумны по конструкции и довольно благозвучны даже для взыскательного уха, некоторые из них походили на европейские кларнеты и флейты, а что касается барабанов и звонких металлических ударных инструментов, то их было множество разнообразных видов. Но изнуренному, больному Бертону было ненавистно все, что причиняло лишнее беспокойство…

Спик меньше раздражался забавами жителей берегов Танганьики. И сейчас, направляясь вместе с Бертоном выбирать место для лагеря, он даже подмигнул одобрительно одному веселому мвира, который под дробь барабанов и собственное пение лихо отплясывал свой импровизированный танец.

— Может быть, ты пойдешь, примешь участие? — саркастически заметил Бертон.

— Это было бы не хуже, чем смотреть на них лютым зверем.

— Что ж, если тебя привлекает это общество…

— Привлекает или нет, но я считаю, что нам следовало бы больше вникать в жизнь туземцев. Что мы знаем об их образе жизни, их обычаях?

— На первый раз мы узнали больше чем достаточно.

— Ну да, для тебя они все неряхи, лентяи и пьяницы.

Собственно, Спик относился к африканцам едва ли намного иначе, чем Бертон, по уж коль скоро разговор принял такой оборот, Спик должен был и дальше выступать обвинителем, ибо находить у Бертона недостатки и говорить о них всегда доставляло ему какое-то странное нервное удовлетворение. Он продолжал:

— У тебя на все готово высокомерное осуждение. А вот интересно, ты не стал бы отлынивать от работы, если бы получал цепочку бросовых бус за долгий день тяжелого труда?

Бертон только пожал плечами: Спик всегда порицал его за излишнюю щедрость.

— Все в них тебя только раздражает, — не унимался Спик. — Ты возмущаешься тем, что гребцы напевают в такт, когда работают веслами: видите ли, их пение оскорбляет твой музыкальный слух. Ты негодуешь, когда команды соревнуются в скорости, потому что на тебя летят брызги… Где же твое хладнокровие исследователя?

— Ну, знаешь ли, ежедневный холодный душ не входит в мою программу исследований, а мое хладнокровие достаточно испытывают мои сотрудники…

Спик замолчал. Да, спорить с Бертоном трудно, он может одной фразой обезоружить противника. Но все же по существу Спик прав — нет у Бертона объективного отношения, нет даже любопытства к этим людям, к их быту, к их традициям— любопытства, без которого как будто бы немыслима работа разведчика чужих земель… А впрочем, может быть, все это лишь следствие его болезненного состояния, утомления и слабости?.. Так думал Спик, шагая по песку рядом со своим начальником и соперником.

— Смотри, Дик, — сказал он вдруг, — вот здесь, недалеко от воды, хороший грунт и есть большие деревья для укрытия.

Слуги приступили к разбивке лагеря.

Вечером в камышах зеленые лягушки открыли свой концерт, продолжавшийся почти до самого рассвета. Вот уж как будто совсем утихнет разноголосый хор болотных музыкантов, лишь изредка раздаются приглушенные полусонные трели, как вдруг где-то потревоженная невесть чем лягушачья семья всполошится, заголосит на высоких нотах, ей завторят соседи, и снова все болото оглашается звонким заливистым гомоном. Лягушки здесь рослые, могучие, сравниться с ними в дородстве и голосистости не могли бы даже жительницы болот Уньянъембе, которые в свое время тоже немало досаждали Бертону и Спику ночными песнопениями…