Islensk kaffi, или Кофе по-исландски - [17]

Кутаюсь в одеяло из овечьей шерсти, подтянув ближе его края на плечах. В доме не холодно, но уж точно не жарко. Обогреватели остались внизу, в гостиной, а отопление меня, замерзшую так основательно, не согревает. Интересно, это будет очень неправильно, если немного похозяйничаю на хозяйской кухне и сделаю себе чай? Триггви пустил меня в свой дом в разгар бури, накормил, оставил здесь ночевать… вряд ли вскипяченный чайник воспримет как неуважение. По крайней мере, я надеюсь, что нет. С чаем у меня есть шанс и согреться, и уснуть.

Пол холодный.

Но в моей комнате, оказывается, он теплее, чем в коридоре.

Я осторожно прикрываю дверь, стараясь никого не разбудить шумом и одновременно привыкнуть к ледяному настилу. Удивительно, что доски еще не покрылись инеем — я уже почти.

Тихонько иду к широкой лестнице. Помню, что налево от нее, вперед по коридору, хозяйские комнаты, направо — моя гостевая, а вниз — гостиная и кухня с прихожей. Ориентироваться очень просто даже в кромешной темноте, что на счастье, потому что где выключатели, я не знаю.

Первый этаж еще хранит тепло от усиленного обогрева. Я и довольно, и облегченно вздыхаю, сходя на последнюю ступеньку лестницы и обволакиваясь согретым воздухом — напоминает первые секунды под горячим душем после долгих часов работы на скалах (и не могли пуффины гнездиться ниже?), потрясающее чувство.

Мне вдруг вспоминается обагренный солнцем Стамбул — так скоро, так просто, до рези в сердце.

Набережная Босфора с одинокой каменной скамейкой у самой воды. Армуда горячего турецкого чая из ближайшей лавки. Открытая жестяная коробочка с маленькими кусочками фисташкового лукума, щедро сдобренного сахарной пудрой. Шум пенистого Босфора и незабываемый закатный вид на Галатскую башню, разделяющую день и ночь своим куполом. Я никогда не устану наслаждаться присутствием здесь — одно из моих любимых мест, чтобы побыть наедине с собой.

Кричат чайки. Рыбаки готовятся к ночной ловле, распутывая сети. Парочка детишек спешит к лавочнику за дондурмой[11], за ними с задорным лаем бежит маленькая собачонка.

Идеалистическая картина тут каждый вечер. Первым делом после своего возвращения из длительных поездок, я иду сюда. Проникаюсь атмосферой города и ощущением, что, наконец, дома. Собираюсь с мыслями, сортирую сувениры для родных… и возвращаюсь в привычную жизнь в Стамбуле. На этой скамейке, под крики чаек, всегда вспоминаю, кто я есть на самом деле.

Улыбаюсь, завидев греющегося на уходящем солнце рыжего кота. Беру армуду, придвинув коробочку с лукумом ближе. Делаю первый глоток…

Большая темная фигура, неожиданно возникая из-за арки кухни, с корнем вырывает меня из навеянных воспоминаний, безжалостно бросая, как бросает исландский ветер камни, в гущу реальности. Я вскрикиваю, дернувшись назад быстрее, чем успеваю подумать об этом, больно ударяюсь о ту самую арку.

— Асаль, — неизвестный, здесь, в темноте кухни во власти урагана, вдруг произносит мое имя. Знакомым мужским тембром с виноватыми, покоробленными нотками.

Я чувствую во рту металлический привкус крови от прокушенной губы.

— О господи, Триггви!..

Мужчина, чьи черты проступают в пространстве, умоляюще прикладывает палец ко рту.

— Я, я. Только тише, пожалуйста…

На его поясе мигает синим огоньком радио-няня, откуда раздаются размеренные тихие шуршания, прячущие детские вдохи.

Я нервно усмехаюсь, удрученно накрыв лоб ладонью. Очень стараюсь успокоить сбитое дыхание и хоть немного, но привести в порядок мысли. Триггви, опасливо глянув на второй этаж поверх моей головы, медлит пару секунд — но дочкиного плача не раздается.

Наследник викингов осторожно делает два шага ко мне, дотягиваясь до выключателя. Неяркий свет пары маленьких ламп врывается в пространство, и я жмурюсь.

— Прости меня, Асаль, я не хотел тебя напугать.

— Это было немного неожиданно, но я и сама виновата, — привыкаю к свету, потихоньку отходя от испуга. Главный плюс сложившейся ситуации в том, что из-за адреналина я больше не мерзну.

Триггви стоит передо мной, поглядывая с тревогой. Но его внешний вид вызывает куда большую тревогу у меня.

Волосы у мужчины мокрые, наспех стянутые какой-то резинкой, с них еще капает вода. На лице тоже влага, особенно нестертая в носогубном треугольнике. Кожа побледневшая, а потому на ней в области левой скулы прямо-таки сияет багровая ссадина. Засмотревшись на нее, я даже не сразу замечаю, что Триггви не в пижаме — красная рубашка в клеточку и темные джинсы.

— Где ты был?..

Наследник викингов мне едва заметно ухмыляется — резко сделав шаг к нему, вполне обыденно касаюсь широких плеч, взволнованно их потирая. Я смущаюсь. Но смущение удается быстро одолеть.

— Овцы слишком громко блеяли. Из-за бури мог повредиться замок овчарни, мне нужно было проверить.

— Но там же такой ветер! И град!

— Асаль, — Триггви не ухмыляется теперь, а нежно мне улыбается. Его добрые глаза, кажется, на целый оттенок зеленее сейчас, чем обычно. — Ты придаешь погоде слишком большое значение. Здесь она уже давно не определяет нашу жизнь.

— То-то на лице у тебя ссадина…

— Из-за неосмотрительности налетел на дверь амбара, — он смешливо качает головой, аккуратно, но решительно касаясь моей талии. Привлекает к себе еще ближе, говорит тише и сокровеннее, — все хорошо, Сладость, честное слово. Но мне очень приятно твое беспокойство.