Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [4]

Был февраль - трудное время обессиления середины учебного года, когда тебе уже все равно, когда мрачно за окном и исчезли все надежды. Я шел по коридору, вдруг меня окликнули, назвав по имени и отчеству. Передо мной стоял улыбающийся незнакомый человек. Смуглое лицо (летний загар уже должен был исчезнуть!), почти кавказский профиль, неприглаженные седые волосы, неброская одежда (я не могу вспомнить Дмитрия Юрьевича одетого не в синюю джинсовую куртку). Он протянул руку и представился: «Дмитрий Юрьевич Арапов» (мы так никогда и не перешли на имена и на «ты»). В моей голове, все еще занятой прошедшим занятием, не возникло никаких мыслей. Я ждал объяснения, и оно последовало: «А нет ли у вас вашей книги о коммунистах. Я бы хотел с ней познакомиться».

Невероятное событие! Кто-то интересуется коммунистами?! Растерявшись, я ответил: «Да, конечно. Пойдемте на кафедру, там есть несколько экземпляров». Он подхватил: «Вы ведь работаете на кафедре политологии Востока (Боже, кому же пришла мысль придумать ей такое название!)? А я с исторического факультета и здесь читаю курс истории России». Вдруг я сообразил, да, разумеется, я знаю эту фамилию - Арапов - по многочисленным публикациям по российскому исламу и по разговорам (не всегда лестным) коллег с кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока.

Пока мы шли, он все время говорил. И было о чем! Это было время, когда еще никто и не предполагал, что в ИСАА могут сделать ремонт, превративший Институт в подобие офиса средней руки. Мы спустились по литой чугунной лестнице - и мне рассказали о других московских домах, где есть такие же лестницы. Мы проходили мимо голландской печки - и я услышал рассказ о том, как и когда такие печки появились в России и в Московском университете. Нельзя сказать, что я этого не знал, но в рассказах Дмитрия Юрьевича было столько совсем не известных мне подробностей, деталей, исторических фактов, из которых составлялась картина времени и места, картина (почему бы и нет?) - обучающая, будящая воображение, мысль, в конце концов, фантазию. А как же хорошо было (уже потом) сидеть вместе с Дмитрием Юрьевичем на скамье во дворе перед зданием Университета с масонскими знаками на фасаде и потрескавшимися памятниками Герцену и Огареву. Его рассказы продолжались. Как же лестно и просто было слушать эти рассказы, сидя рядом с ним!

На кафедре меня ждал подарок - вышедшая в 2001 г. книга самого Арапова «Ислам в Российской империи» с дарственной надписью «Глубокоуважаемому Григорию Григорьевичу Косачу. Д.Ю. Арапов. 12.11.2002 г.». Иными словами, он готовился к встрече со мной? Я ему интересен? В этом у меня не оставалось никаких сомнений, - Дмитрий Юрьевич стал говорить об Оренбурге, о моем «нетленном творении» - «Город на стыке двух континентов» про татар этого города и губернии/области. «Боже, - сказал я себе, - он и об этом знает?»

Но как же мягко (потому что был настоящим специалистом) он говорил с автором этого «нетленного творения», узнававшим от Дмитрия Юрьевича многое, оставшееся для самого автора за скобками, и об Оренбургском магометанском духовном собрании, и о Ризаэтдине Фахретдинове, и об Ахмеде Хусаинове. Я вдруг начинал понимать, что находившийся напротив моего дома (времен детства и юности) в Оренбурге квартал, где жило много татар, был остатком прежней махалли. Я вдруг осознавал, что в домах моих татарских приятелей по школе на стенах висели (1950-е - начало 1960-х гг.) настоящие шамаили. Первая встреча, но я уже учусь у него!

Зачем ему это было нужно? Он находил во мне единомышленника? Человека, занимающегося тем же, что и он? Из разговора в кафедральном, скрытом от входящих или сидящих в основной комнате закутке (там можно было безнаказанно курить) выяснялось, что арабские коммунисты интересовали его (как и меня) и как инструмент советской политики, и как люди, ставшие жертвой «великих» региональных замыслов Москвы. Дмитрий Юрьевич (как мне становилось ясно) искал подтверждения своих идей в связи с тем, как в той же Москве использовали российский ислам ради достижения все той «великой» цели, отбрасывая в сторону однажды ставший ненужным человеческий «материал» - своих собственных (и законопослушных) граждан. Но если его интересовали коммунисты, то это означало, что он хотел учиться у меня!

Пока я работал в ИСАА, мы часто встречались и говорили в том самом кафедральном закутке либо во дворе, - наши расписания, к счастью, совпадали. Эти разговоры (по крайней мере, для меня) были всегда важны и поучительны. Потом, когда я был вынужден уйти и оказался в РГГУ, эти встречи стали редки - на каких-то конференциях (никогда не считал себя специалистом по российскому исламу, а потому бывал на них редко), случайно - в архивах. Но были частные и долгие телефонные разговоры. О чем? О многом, но всегда только о делах. Мы никогда не касались (и думаю, что это было в характере Дмитрия Юрьевича) чего-то личного, связанного с семьями, детьми, предпочтениями, не имевшими отношения к российскому исламу, арабскому миру или подобным темам.

Как же щедр и великодушен был этот человек! В 2007 г. вышел сборник документов «Мусульмане и ислам по материалам Восточного отдела ОГПУ. 1926 г.». На его обложке стояли две фамилии - Дмитрия Юрьевича и моя. Я был приглашен к участию в нем, потому что (как ему казалось) я смогу квалифицированнее (в силу моих занятий Коминтерном и советской внешней политикой в арабском мире в 1920-е - 1930-е гг.) понять обстоятельства состоявшейся в 1926 г. поездки муфтия Ризаэтдина Фахретдинова в качестве главы советской делегации в Мекку на организованный Ибн Саудом Всемирный мусульманский конгресс. Однако мое участие в этом сборнике было минимально - содержавшиеся в нем документы, касавшиеся поездки муфтия Фахретдинова, пусть и впервые опубликованные, были каплей в море других открытых Дмитрием Юрьевичем материалов. И мое искреннее удивление: «Но ведь я не дотягиваю до соавторства?! Не стоит ли просто упомянуть “при участии”?» И его категоричный ответ: «Вы проделали не менее значительную работу!»