Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [2]

Также слова благодарности я спешу адресовать рецензентам сборника Артему Улуняну (Институт всеобщей истории РАН), Ларисе Додхудоевой (Институт истории, археологии и этнографии им. А. Дониша Академии наук Республики Таджикистан), Аблету Камалову (Университет «Туран», Республика Казахстан) и Ульфатбеку Абдурасулову (Институт иранистики, Академия наук Австрии).

Татьяна Котюкова

Глава I

IN MEMORIAM

Елизавета Арапова

ПАПА - МУАЛИМ

«Трубка после обеда...»

Трубка после обеда,

Конец трудового дня.

Тихая победа Домашнего огня.

Крыши над головою Рук веселых твоих -Над усталой толпою Всех скитаний моих.

Дров ворчанье,

Треск сучков,

Не обращай вниманья,

Я здоров.

Просто я по привычке -Это сильней меня -Смотрю на живые стычки Дерева и огня.

Огонь то летит, как бедствие,

То тянется, как лишение,

Похожий на путешествие,

А может быть, на сражение.

Похожий на чьи-то странствия,

На трепет свечи в изгнании,

Похожий на партизанские Костры на скалах Испании.

Дров ворчанье,

Треск сучков,

Не обращай вниманья,

Я здоров.

Я просто смотрю, как пылают дрова.

А впрочем, да, ты права.

Сейчас я не здесь, я где-то У другого огня,

У костра.

Ну, а если как раз за это Ты и любишь меня. А?

Константин Симонов

Почему папа стал заниматься Востоком? Не задавала при жизни такого вопроса самому Дмитрию Юрьевичу, потому отвечу от себя. Он хотел в жизни свободно дышать (всегда выбирал свитера с V-образным горлом, про другие так и говорил: «душат»). Папа магазину предпочитал рынок или магазин «рыночного типа» торговли. Папе не понравился новый высотный рынок на Цветном бульваре. Он говорил: «Разве это рынок? Нельзя торговаться». На рынке с восточными продавцами папа сразу переходил на «ты» и говорил «уважаемый». Папа всем студентам говорил «Вы» и моим друзьям, с кем рядом жил уже несколько лет, а на рынке верным было «ты». Система восточных координат обязывала. Можно сказать, на рынке папа видел себя большой рыбой, ловко лавирующей в родном Океане. Другой родной стихией для него были выступления на конференциях или чтение лекций.

Вместе с тем сейчас не вспомню, чтоб папа сбивал цену. Папа не был что называется «тароватым человеком». Вместе с тем к зарабатыванию денег относился крайне ответственно.

Я как-то спросила: «Почему наши предки не эмигрировали после Революции 1917 г.?» Папа сказал: «Не хотели жить в нищете». Вместе с тем он иногда мечтательно произносил: «Хорошо бы есть на газете» и «Не надо подметать пол, а то придут воры, следов не видно будет». «Органичное сочетание несколько юродивого юмора ставило папу в один ряд с Ходжой Насреддином и шекспировским шутом Фальстафом», - как метко подметил Николай Сергеевич Борисов, заведующий кафедрой истории России до начала XIX в. исторического факультета МГУ.

Папа обладал потрясающими менеджерскими способностями (возможно, сказывались армянские гены его мамы Нелли (Елены) Александровны Акопянц. Эти способности отмечали ученики. Его аспирант - ныне кандидат наук Иван Валентинович Белозёров неоднократно вспоминал: «Дмитрий Юрьевич записал меня в зал Востока в Исторической библиотеке, потом записал на кандидатские экзамены, причём знал по имени, к кому обратиться на кафедре». О папе как о человеке, «с кем сотрудничали весьма успешно», вспоминали коллеги из московских, российских и зарубежных вузов.

В советские времена ему нравилось ездить по большой стране. Он возил студенческие практики смотреть памятники культуры, зодчества, исторические места. У него был что называется «нюх» на интересные места.

Как учёный мой отец работал по утрам. Утром он писал и свою докторскую. Писал всё лето часа по три: с шести до девяти утра. Папа был одновременно жаворонок и человек любого времени года и времени суток. Он часто говорил: «Жизнь и есть величайшая ценность». Ценность ездить, болтать с другом на даче и есть горячую гречневую кашу (у него был собственный фирменный рецепт) с сардельками в хорошей компании друга - историка Валерия Александровича Авдеева, живо обсуждая при этом 1920-е гг.

Папа часто со мной ходил в студенческие театры - Школы-студии МХАТ, ГИТИСА (РАТИ), Щукинского училища. Как он говорил: «Приятно смотреть на молодых».

Он собирался написать книгу о Михаиле Фрунзе, но не успел. Папе были интересны персоны первого ряда и скорее относительно успешные в своих делах: Чингисхан, Феофан Прокопович, Д.А. Милютин, П.А. Столыпин, С.Ю. Витте, М.В. Фрунзе. Даже если их звёзды закатывались, а до того высоко сияли на политическом российском небосклоне.

Дмитрий Юрьевич занимался наукой в свои 72 года с той же надеждой, как грибник верит в свой «белый» на лесной лужайке, системно и с видимым наслаждением. Папа говорил в шутку: «Я теперь востоковед-муалим и на конференции разрешаю себя потрогать -за руку».

Николай Борисов

ПОКА СВЕЖИ ВОСПОМИНАНИЯ...

Таких людей, как Дмитрий Юрьевич, надо помнить, так как они -соль земли. В них воплощается русская духовная культура, русская интеллигенция, и наконец, - тот старый добрый Московский университет, который Герцен называл «средоточием русского образования».

Основа всякой высокой культуры - человеческая личность. Дмитрий Юрьевич был яркой и оригинальной личностью. Он не боялся быть самобытным, непохожим на других. И в костюме, и в манере держаться он производил впечатление городского сумасшедшего. Разумеется, это была лишь видимость. На деле это был человек острого ума и широких знаний. Но при всём том в нем действительно было что-то от древнерусского юродивого. Он не придавал особого значения условностям, не искал чинов и званий и всё, что приходило ему в голову, говорил громко, не оглядываясь по сторонам. В средневековом обществе, где оригинальность считалась признаком безумия, он, и правда, стал бы юродивым. Одним из тех, над кем при жизни потешались и издевались, а после смерти - почитали как святых...