Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [167]

Эмиграция оценила посыл Луначарского об использовании старой интеллигенции. Он понимал ее «внутреннее глубокое недовольство» реальными практиками, однако задача наркома - пропагандировать «эпоху, залитую светом, состоящим из лучей, к которым глаза... почти физиологически не приспособлены». Метафора стала мерой отторжения большевистских практик, нарком назвал ее «почти физиологической». Он признал: и русская интеллигенция, желая европеизации России, считает «Ленина и большевиков каким-то Чингисханом с его сподвижниками»¹.

Горская интеллигенция, считал Азамат, вполне воспринимает современные вызовы времени. Она, правда, «не располагает прикладными знаниями нашего времени, являющимися отличительной особенностью современной европейской культуры». Однако она накопила свои «ценности изучением жизни, регламентированием нравов, обычаев и права и, совершенствуясь, вырастает в национальную интеллигентскую моральную ценность необычайного значения»^12451246. Проблема заключается в том, что «недостаточно была учтена. сила и значение интеллигенции арабской школы, имевшейся налицо в 1918 г. на Кавказе». Часть интеллигенции «русской школы, слишком свысока относясь к ней», «оторвана от народных масс и далеко не созвучна национальным народным идеалам». Обращая внимание на деление на представителей разных школ, Б. Билатти подчеркивал: «советская власть празднует уже 12-летие своего пребывания в национальных областях, и поэтому... она давно должна. создать достаточные кадры специалистов из националов»¹.

Интеллигенция по обе стороны границы внимательно следила за настроениями и умозаключениями друг друга. Оценки московских кураторов часто не отличались от злой критики эмиграции^12471248. Точность оценкам эмиграции добавляли те, кто побывал в подвалах ГПУ и в концентрационных лагерях^1249.

Следующим важным сюжетом стал сюжет о роли влияния культуры сильного русского соседа. Высказывались мнения: при любом из социальных устройств влияние строится на насилии. Дискутируя с Милюковским «Возрождением», Э. Бекович-Черкасский приводил важность учета конкретной численности «народа-господина», на нем базируются ставки власти. Слышится «звон оружия и аргументация вполне империалистическая», «обрусительно-большевистский дух». В чем гарантия развития национальных культур в условиях интернационалистской доктрины, вопрошал он. «Денационализироваться ради денационализации»? В чем заключается положительная цель? Автор подчеркнул: «В русском вопросе мы свободны от всякой ненависти и шовинистических настроений. Мы тоже восхищались Пушкиным, гений Достоевского и Толстого водил и нас по тайникам и извилинам “проклятых” вопросов». Но как использовать в новом строительстве «физические и психологические особенности и навыки» горцев, отличающие их от русских? «В свободном развитии отдельных наций лежит залог обогащения общечеловеческой культуры и международного хозяйства. При угнетенном же состоянии субъективные дарования и возможности подчиненной нации заглушаются и нередко совершенно атрофируются посредством прямого действия атрофирующего фермента народа-господина, что не соответствует, а явно противоречит стремлениям культуры и цивилизации, поскольку стандартизация последних, как таковых, представляет меру регрессивную»¹.

У. Алиев в статье, посвященной 10-летию Октября, возражал: «Во всем объеме культурного движения в нацобластях не всегда можно выделить национальные струи, особенно в сфере материальной культуры, которая при современных технических условиях идет по общему, так сказать интернациональному руслу... Зато в области так называемой “духовной” культуры эти национальные струи обнаруживают себя явственно, выпукло и с полной определенностью». Он указывал на работу в языковой области: «язык народа - наиболее существенный признак национальной самобытности»^12501251. Понятно, что «новое советское строительство вызвало к жизни такую массу вопросов, что для уяснения их и переваривания в сознании масс» требуется время. Он считал: «национальное самосознание горцев выразилось. в стремлениях к изучению всей исторической и современной обстановки своей жизни, что, несомненно, окажет громадное влияние на рост их национальной культуры» в рамках большевистской доктрины^1252.

Горская эмиграция не принимала аргументов: «положение будет подкрепляться. марксистской теорией о дифференциации классов и классовой борьбе, подогнанной специально к горским условиям. Фактическая сторона событий будет извращаться и извращается, ибо это необходимо для истории партии и для целей красного империализма, воплощаемого партией». Свободные от «красной цензуры», эмигранты подчеркивали: «Большевизм глубоко чужд природе свободолюбивых горцев. Большевизм навязан был им извне. вследствие отсутствия организационно твердого и достаточно авторитетного национального руководства, но горскими массами большевизм никогда не был прият и всегда останется для них явлением чуждым, посторонней силой, угнетающей их». Эмигранты утверждали: «доступ ему на горские земли облегчили» те, кто начал сотрудничество с большевизмом, но «эти господа, зачастую, сами не ведали, что творят. Многие из них поплатились уже головами... ГПУ ликвидирует ненужную уже “старую гвардию” горского большевизма. Горские большевики были только “примазавшимися” к большевизму, и в условиях красного империализма фактическое их значение свелось к нулю. Они стали рабами, послушными исполнителями воли своих господ. Смеющие протестовать безжалостно выбрасываются, или ставятся к “стенке”»