Искатель, 2018 № 09 - [2]

Ванька Каин, неторопливо приканчивающий шкалик водочки, принесенный, по-видимому, гайдуком господина Левшина для возбуждения Каинова красноречия, вопросительно поднял на Матюшку глаза.

— Иван Осипович, я есть Матюшка Комаров, доверенный крепостной служитель господина действительного статского советника Ивана Христиановича Эйхлера…

— Наводку на барина своего дать хочешь? Поздновато, браток, — усмехнулся Ванька в бороду и хрустнул соленым огурцом. Говорил он несколько в нос, гундосил: ноздри, вырванные но приговору суда, были еще покрыты струпьями. Не вполне зажили и ожоги на лбу и щеках, начертание «В.О.Р.» прочитывалось в них не совсем четко. Считая невежливым долго разглядывать изувеченное лицо Ваньки, Матюшка перевел глаза ниже — и с изумлением обнаружил, что осужденный разбойник не скован по рукам и ногам, как положено, а только в ножных кандалах. Связи в высших московских кругах и деньги — сила великая…

— Нет, что вы… Нет, я не в том смысле, чтобы вас обидеть, Иван Осипович. А только я хотел сказать совсем о другой материи. Вы так здорово рассказываете, что это надо записать…

— Есть тут такие, что записывают… Вон протоколисты не одно уже на меня дело состряпали.

— Нет, записать, чтобы потом предать тиснению книгой. Ведь то, что вы рассказываете, это был бы настоящий русский роман, не хуже, а для простого русского читателя и получше иностранных.

— А что я с этого дела буду иметь? — спросил Ванька Каин, опустил руку под стол и позвонил, будто не цепь, соединяющую два железных кольца на ногах, а кошель в руке держал.

— Денег на продаже книжки слишком много не заработаешь, при нашем-то российском книжном невежестве. Славу, славу вечную — вот что вы приобретете, Иван Осипович.

— Я и без того ведь славен, юноша, — покровительственно заявил Ванька. — Вон ведь даже и горку, под которой я для москвичей «Соломонову игру» устроил, теперь Каиновою горой прозвали. Чем не слава?

Матюшка боялся противоречить разбойнику. Разгневаешь — а он вдруг как сиганет через стол! К тому же догадался, что Ванька рассиживает в прежнем собственном своем помещении: рядом с обязательным гравированным портретом государыни императрицы Елизаветы Петровны на стене висел такой же портрет Петра Великого, ведомого Ванькиного кумира, а на прочих стенах прибиты были потешные лубочные картинки. Решившись, Матюшка возразил:

— Подлинная слава будет, если книжку про вас пропечатать. Народ наш неуклонное к просвещению стремление имеет, но читает пока только рукописное…

— Неча мне лапшу на уши-то вешать! Вон про Стеньку Разина ничего не пропечатано, а сколь славен на Руси!

— Так ведь Стеньку-то Разина и ста лет не будет, как четвертовали на Москве, И ван Осипович. Забудут и его, устная память подлого нашего народа не вечна и прихотлива. А книга, тем более печатная, — это ведь навсегда. Книжку ежели и запретит начальство, то искоренить не сможет. Все печатные-то копии не соберут и не сожгут, а и одна останется — с нее опять тысячу напечатать можно…

— Мысль неплоха, — неожиданно согласился Ванька. — Я за хорошие задумки всегда благодарен и в долгу не остаюсь. Так, говоришь, Матвеем Комаровым тебя кличут, а хозяин твой — этот пакости и к безбородый Эйхлср? Князя Ивана Долгорукова любезный дружочек? Говоришь ты, Матюшка, как человек ученый, хотя и в низком пребываешь состоянии. Запомню тебя и предложение твое. Сам я пишу не весьма гладко, по для дела такого, пожалуй, подучусь. А как с приговором разберусь и в Москву возвернусь, тебя разыщу. Напечатаем твою книжку. Есть у меня и здесь концы.

— Благодарствую, Иван Осипович, — поклонился Матюшка. — Буду ждать.

— А теперь мотай из кабинета, Матюшка, — приказал вдруг знаменитый вор и прикрыл глаза. — Попадешься здесь со мною приказному начальству, беда тебе. Разденут догола для обыска (не принесли пилки для побега?), ограбят и по шее дадут — это ежели кошками не выпорют. А деньги у тебя хозяйские, для посула — вон за пазухой припрятаны. Бывай.

— Бывайте и вы здоровы и благополучны.

Не успел Матюшка, в полном смятении чувств пребывая, отойти по коридору от опасной двери, как с ужасом почувствовал, что взят за шиворот твердой начальственной рукой.

— Ты от господина действительного статского советника Эйхлера? Как посмел по приказу шататься, мозгляк?

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ МОСКОВСКАЯ РАСКРУТКА ДВОРОВОГО-МАЛОЛЕТКИ

Первый взлет и первая посадка Ваньки Осипова

Ваньке Осипову, комнатному казачку богатого московского купца Филатьева, в первопрестольной столице весьма нравилось, а вот у хозяина совсем нет. Какого-нибудь другого сельского паренька, до тринадцати лет, каком, коровам хвосты крутившего на селе Иванове Ростовского уезда, огромная и шумная Москва могла только ошарашить и испугать, но Ваньку, увидевшего ее в праздничный день, в годовщину коронации императрицы Анны Иоанновны, она ошеломила, потрясла и в себя влюбила. Может быть, еще и потому запал в сердце подростку столичный Российской империи город Москва, что себя и на селе он понимал коренным москвичом, ибо именно на Москве родился. Того обстоятельства, что, ежели бы родители его, давно покойные крепостные служители Филатьева, прозябали в селе Иванове Ростовского уезда, то и доселе живы бы остались, Ванька во внимание не принимал, а потерю им отца, давным-давно подколотого во время карточной игры, и матери, маркитанткой безвестно сгинувшей в Персидском походе, никогда не оплакивал. Нрава паренек был веселого, и хоть никаких религиозных убеждений по запущенности своего воспитания приобрести не сумел, твердо был уверен, что все делается к лучшему.