Искандер-наме - [22]

Лишь к творцу я воззвать о защите смогу.

Рум с Арменией вместе в короткое время

Может ввергнуть в беду это смелое племя.

Если к кладу дорогу сыскали они,

Поспешат они дальше. Наступят их дни,

Города завоюют и целые страны:

Лишь на битвы способны их грозные станы,

Не умеют они расстилать скатертей,

Но о смелости их много слышим вестей.

Захотят они новых набегов, и вскоре

Многим странам от них будет горькое горе.

Правосудье не наше в душе храбрецов,

Отберут все товары они у купцов.

Покоривши наш край, в своем беге угрюмом,

Завладеют они Хорасаном и Румом!»

Помрачнел Искендер, услыхав, как Дувал

О жене и о детях своих горевал.

А судьба Нушабе! Невозможной бедою

Пронеслась эта буря над милой Бердою!

Царь свой лик наклонил, и мгновенье прошло, —

И Возвышенный грозное поднял чело:

«Не напрасно душа твоя к трону воззвала:

В моем сердце печаль, как и в сердце Дувала,

Мой приказ: на уста ты наложишь печать, —

Ты сказал. Должно мне свое дело начать.

Узришь ты: я помчусь к призывающим странам,

Сколько вражьих голов захвачу я арканом!

Сколько смелых сумеют на помощь поспеть,

Сколько львиных сердец я заставлю вскипеть!

Я сломлю гордецов! Львам ведь только в забаву

Осмелевших онагров повергнуть ораву.

Что буртасы! Что арки! Иль царь изнемог?

Будут головы вражьи у этих вот ног!

Если Рус — это Миср, его сделаю Нилом!

Под ногами слонов быть всем вражеским силам!

Я на вражьих горах свой воздвигну престол,

Я копытом коня вражий вытопчу дол.

Ни змеи не оставлю нагорным пещерам,

Ни травинки — полям! Быть хочу Искендером,

А не псом! Если я этим львам не воздам, —

То у всех на глазах уподоблюсь я псам!

Если я не покончу, как с волком, с Буртасом, —

Стану жалкой лисой. Надо только запасом

Нужных дней обладать. Возмещенье сполна

От напавших получит абхазцев страна.

Мы низвергнем врагов, и вернется к нам снова

Все, что взяли они из-под каждого крова.

Мы спасем Нушабе! Возвратится тростник,

Полный сахара, сладкий засветится лик.

ИСКЕНДЕР ПРИБЫВАЕТ В КЫПЧАКСКУЮ СТЕПЬ

Дай мне, кравчий, напитка того благодать,

Без которого в мире нельзя пребывать!

В нем сияние сердца дневного светила.

В нем и влаги прохлада и пламени сила.

Есть две бабочки в мире волшебном: одна

Лучезарно бела, а другая черна.

Их нельзя уловить в их поспешном круженье:

Не хотят они быть у людей в услуженье.

Но коль внес ты свой светоч в укромный мой дом,

Уловлю уловляемых долгим трудом.

* * *

Разостлавший ковер многоцветного сада

Свет зажег от светила, и льется услада.

Тот, кого породил славный царь Филикус,

Услыхав от абхазца, как пламенен рус,

Размышлял о сраженьях, вперив свои очи

В многозвездную мглу опустившейся ночи.

Все обдумывал он своих действий пути,

Чтоб исполнить обет и к победе прийти.

И когда рдяный конь отбежал от Шебдиза,

И сверкнул, и ночная растаяла риза, —

Царь оставил Джейхун, свой покой отстраня,

Чтобы в степи Хорезма направить коня.

За спиной его — море: несчетные брони,

А пустыни пути — у него на ладони.

Степь Хорезма пройдя, он Джейхун перешел,

И пред ним вавилонский раскинулся дол.

Царь на русов спешил и в своих переходах

Ни на суше покоя не знал, ни на водах.

Не смыкал он очей, — и, огнем обуян,

Пересек он широкие степи славян.

Там кыпчакских племен увидал он немало,

Там лицо милых жен серебром заблистало.

Были пламенны жены и были нежны.

Были солнцем они и подобьем луны.

Узкоглазые куколки сладостным ликом

И для ангелов были б соблазном великим.

Что мужья им и братья! Вся прелесть их лиц

Без покрова, — доступность открытых страниц.

И безбрачное войско душой изнывало,

Видя нежных, не знавших, что есть покрывало.

И вскипел в юных душах мучительный жар,

И объял всех бойцов нетерпенья пожар.

Но пред шахом, что не был на прелести падким,

Не бросались они к этим куколкам сладким.

Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,

Счел обычай такой недостойным похвал:

«Серебро этих лиц, — он подумал однажды,—

Что родник, а войска изнывают от жажды».

Все понятно царю: жены — влаги свежей,

И обычная жажда в душе у мужей.

Целый день посвятил он заботе об этом:

Всех кыпчакских вельмож он призвал и, с приветом

Выйдя к ним, оказал им хороший прием.

И возвыся их всех в снисхожденье своем,

Тайно молвил старейшинам: «Женам пристало,

Чтобы в тайне держало их лик покрывало.

Та жена, что чужому являет себя,

Чести мужа не чтит, свою честь погубя.

Будь из камня она, из железа, но все же

Это — женщина. Будьте, старейшины, строже!»

Но, услышав царя, эти стражи степей, —

Тех степей, где порою не сыщешь путей,

Отклонили его повеленье, считая,

Что пристоен обычай их вольного края.

«Мы, — сказали они, — внемля воле судьбы,

Услужаем тебе. Мы лишь только рабы,

Но лицо покрывать не показано женам

Ни обычаем нашим, ни нашим законом.

Пусть у вас есть покров для сокрытия лиц,

Мы глаза прикрываем покровом ресниц.

Коль взирать на лицо ты считаешь позором,

Обвинение шли не ланитам, а взорам.

Но прости — нам язык незатейливый дан—

Для чего ты глядишь на лицо и на стан?

Есть у наших невест неплохая защита:

Почивальня чужая для скромниц закрыта.

Не терзай наших женщин напрасной чадрой,

А глаза свои лучше пред ними закрой!

Прикрывающий очи стыда покрывалом

Не прельстится и солнца сверканием алым.

Все мы чтим Повелителя, никнем пред ним,