Исчезнувшая армия царя Камбиса - [116]

Саиф аль-Тхар усмехнулся:

— Ты говоришь так, будто я и в самом деле тебе не брат.

— Не брат. Али был добрым. Ты же — мясник.

Генераторы смолкли, и свет прожекторов сменился мягким сиянием первых лучей солнца. К северу от лагеря в небо потянулся столб черного дыма.

— Для чего ты приехал, Юсуф?

Халифа на секунду помедлил с ответом.

— Не для того, чтобы убить тебя. Хотя ты прав: мне очень этого хотелось. Долго хотелось, целых восемь лет. Я мечтал стереть Саиф аль-Тхара с лица земли.

Он извлек из кармана пачку сигарет, но тут же вспомнил, что зажигалка осталась у Дрейвика.

— Я приехал, чтобы попытаться понять. Заглянуть тебе в глаза и понять, почему все так получилось. Почему ты тогда, восемь лет назад, вдруг так переменился. Почему Али был вынужден уйти, уступить свое место этому… безумию.

В зрачках Саиф аль-Тхара что-то вспыхнуло, пальцы стиснули автомат. Однако хватка моментально ослабла, губы раздвинулись в подобии улыбки.

— Мои глаза, Юсуф, распахнулись. Я увидел новый, другой мир, вот и все. Мир греха и продажности, мир, забывший законы шариата[65]. Наша родина оказалась во власти кафиров. Осознав это, я ничего не мог с собой поделать. Твой брат не умер, Юсуф, он просто вырос.

— И превратился в чудовище.

— В истинного слугу Аллаха. Тебе было легче, Юсуф. Не ты же родился первым, не ты терпел то, что нес на своих плечах я. Чтобы прокормить тебя и мать, мне приходилось работать по восемнадцать, по двадцать часов в сутки. Я чувствовал, как из моего тела по капле уходит жизнь. Богатые европейцы вокруг нас во время завтрака в отеле тратили больше, чем я зарабатывал за целый месяц. Такие вещи меняют человека, они показывают, каков настоящий мир.

— Но я мог помочь! Я молил Аллаха, чтобы ты согласился принять мою помощь! Ты не должен был взваливать весь груз на себя!

— Это всегда считалось долгом старшего.

— А сейчас твой долг — убивать?

— Священный Коран учит: «Борись с неверными до того дня, пока не сломишь их сопротивление».

— Но там есть и другая строка: «Пусть ненависть людская не заставит тебя чинить несправедливости».

— Или: «Те же, кто отходит от пути Господня, заслуживают жесточайшего наказания». И еще: «Изготовься обрушить всю мощь свою на противников Аллаха». Неужели мы так и будем цитировать священные тексты, Юсуф? Думаю, в этом тебе до меня далеко.

Халифа покрутил в пальцах незажженную сигарету.

— Пожалуй, тут ты прав. Да, ты наверняка смог бы приводить суру за сурой [66], с утра и до глубокой ночи. Но и это не оправдало бы твоих жестокостей.

Он вновь всмотрелся в родное лицо.

— Я не узнаю тебя. Глаза, нос, рот — да, все как у Али. Но не узнаю! Здесь, — Юсуф приложил ладонь к сердцу, — ты чужой. Хуже, чем чужой. Вместо тебя здесь теперь пустота.

— И все-таки я твой брат, Юсуф, что бы ты ни говорил. Мы одной крови — ты и я.

— Нет! Али мертв. Я своими руками вырыл ему могилу, хотя и не смог опустить туда тело. — Халифа рукавом вытер с подбородка кровь. — Когда я думаю об Али, я испытываю гордость. Я восхищаюсь им и люблю его. Вот почему мой старший сын носит его имя. Оно всегда будет наполнять меня теплом, светом и радостью. Ты же… принес мне чувство стыда. Я несу его в себе вот уже восемь лет. Восемь лет я со страхом раскрываю газеты: вдруг они сообщат о твоем новом злодеянии? Я устал прятаться от своего прошлого, устал выдавать себя за другого. Еще бы, ведь мой брат — чудовище!

Второй раз в глазах Саиф аль-Тхара зажегся опасный огонек и побелели костяшки сжимавших оружие пальцев.

— Ты всегда был слабаком, Юсуф.

— Не путай слабость с человечностью.

— Это ты путаешь человечность с раболепием. Чтобы ощутить истинную свободу, иногда приходится принимать трудные решения. Вряд ли тебе под силу понять это. Понимание приходит через муки, а я всегда стремился оградить тебя от них. Может быть, мои действия были ошибочными. Ты говоришь о стыде, Юсуф, но приходила ли в твою голову мысль о том стыде, который испытываю я? Родной брат, тот, кого я любил, ради кого работал не покладая рук, кого отправил учиться, — стал полицейским! Прислужником угнетателей! — Он щелкнул пальцами. — Для этого я не щадил себя? Этому посвятил свою жизнь? Поверь, не ты один испытываешь разочарование. Не ты один считаешь, что потерял брата. Ни дня не проходит без того, чтобы я не вспомнил, не подумал о тебе. И всякий раз душа моя наполняется горечью.

Голос Саиф аль-Тхара упал до свистящего шепота.

— Когда я осознал, что к нам явился именно ты, на мгновение мне показалось… что наконец… — Его глаза сверкнули и тут же погасли. — Но нет. Конечно же, нет. Тебе не хватает силы. Ты предал меня. Ты предал Аллаха. И за это ты понесешь наказание.

Он приставил автомат к голове Халифы.

— Аллах велик и милостив, — сказал Юсуф. — В доказательство собственного величия ему не требуется убивать. Этой истине учил меня Али.

Братья смотрели в глаза друг другу. Прошло пять секунд, еще пять, еще. С громким стоном Саиф аль-Тхар нажал на курок. За мгновение до выстрела рука, сжимавшая автомат, чуть приподнялась, и пуля полетела в небо. Наступившая после этого тишина оглушила обоих. Из-за палатки выбежал взволнованный Мехмет.