Интернат - [49]

– Интересно, что с нами будет, – весело хихикнул Колька Евлаш, всё ещё сидящий на адреналине.

Мятежники сидели на грязном полу: от пережитого нервного потрясения ноги не держали. Злые ошеломлённые глаза горели лихорадочным румянцем. А Серафим бледнел на глазах. Денис заметил это, поднялся и на дрожащих ногах подойдя к нему, свалился рядом.

– Эй, ты чё? Загибаешься, чё ли?

Серафим дёрнул губами.

– Скорее, нет, чем да.

– Температура есть? – озабоченно спросил Денис.

– Не знаю.

Денис неловко притронулся к его лбу.

– Горячий, – проговорил он.

Мгновенье помедлил и заорал на весь карцер:

– Пацаны, у Кедраша температура!

– Какая ещё температура? – повернулся к ним Гарюха, сидевший рядом, и приложил к Серафимову лбу ладонь. – Ого! – оценил он. – Не шуточки тебе.

Мальчишки завозились. Каждый посчитал своим долгом пощупать у Серафима лоб и оценить, какой он горяченный.

– Да ладно! – слабо запротестовал болящий. – Это так… типа как у бабки волнительные процессы кровь горячат. Пройдёт щас.

Денис неожиданно для себя запереживал – и это было внове.

– Ага, пройдёт! – возмутился он. – У Дубича, небось, не прошло. А тоже температурил, будь здоров! А если тебя тем же заразили, что и Андрюшку?

При этих словах от Серафима разом отодвинулись. Денис презрительно фыркнул, стараясь не дёргаться и не обнаружить перед всеми страх тоже заразиться. Он же, в конце концов, создатель миров, спаситель цивилизаций, победитель монстров, убийц и обстоятельств! Он попытался не скиснуть при мысли, что всё это происходило не на самом деле, что всё это фальшивка – буквально всё.

Миша Букашечкин встал и подошёл к двери.

– Надо позвать кого-нибудь, – сказал он. – Пусть хоть Серафимку выведут. Ему в больницу, похоже, надо!

И начал стучать в дверь. Дверь отвечала безмолвием и на стук, и на крики. Когда замолкли, Гарюха скептически заметил:

– Чё гвалт подняли? Здесь подвал! Тут одни тараканы услышат.

– А чё тады делать? – гмыкнул Певунец.

Гарюха смерил его с ног до головы.

– А ты пой, Максим, – посоветовал он. – Чего ещё делать-то? Мы, как пленные в чеченской яме.

– И скоро придут чечены нас убивать, – уставившись в одну точку, протянул Колька Евлаш мечтательным тоном. – Кишки выпустят, уши отрежут, нос вырвут – красота-а…

– Голову отрежут – ваще супермен, – хмыкнул Щучик.

Денис поморщился и вернулся к Серафиму. Его терзали чьи-то острые когти, когда он смотрел на Серафима и думал о нём.

– Ты как, ничего? – тихо спросил он.

Серафим разлепил закрытые глаза.

– Ничего, пройдёт. Это у меня бывает. Я тут полежу… Холодно что-то…

Он сполз на пол, заложив под щёку ладони вместо подушки. Поёжился.

Гарюха посмотрел на него и сказал:

– Если холодно, значит, горит.

– И чё делать? – повторил Певунец, вздёрнув брови. – Тут и мобильник бы не пробил, если б он и был у кого.

– Когда помрёт, его на донорские органы распотрошат, – тихо проговорил Щучик.

Певунец обернулся к нему.

– С чего это ты взял?

– Рассказывали мне. Втихоря. Да про это кто только не знает! – пожал плечами Щучик. – Только дикие какие в деревне. Без почты и Интернета.

Компания помолчала, и в молчании её таился страх.

– Выздоровеет ещё, – нарочито бодро предсказал Гарюха. – Не всем же помирать. Богу вон помолится и выздоровеет.

– Точно! – обрадовался Денис и нагнулся к съёжившемуся на полу Серафиму. – Эй, слышь, Серафим? Ты там помолись про себя Богу твоему, чтоб всё прошло. Слышь? Хватит спать, а то помрёшь! Чё ты, для Рената, чё ль, органы готовить намереваешься? Давай уже молись!

Губы Серафима дрогнули в улыбке. Он чуть кивнул. Денис с удовлетворением оглянулся на ребят.

– Молится, – сообщил он, и Миша Букашечкин с надеждой спросил:

– Значит, не помрёт?

– Да нет, не помрёт! – обещал Лабутин, хотя в душе крепко всё же сомневался.

Колька Евлаш забарабанил ногой в дверь.

– Открывайте, падлы!

Серафим вздрогнул от крика, но глаз не открыл.

– Эй, кто-нибудь! Жрать несите, я голодный! И пить!

Мальчишки вспомнили, что, между прочим, не завтракали, а время уже к обеду.

– За такие дела нам и жрать не дадут, – кисло предрёк Щучик.

– Не имеют права! – авторитетно заявил Певунец. – Даже военнопленных кормят. И бандюг всяких. Разных, в общем, уголовников.

Все приуныли. И так вечно полуголодные, а теперь вовсе ни крошки хлеба, ни капельки воды. По очереди, без надежды, попинали дверь. Денис пинал последним. И вдруг на его стук послышался ответный и встревоженный голос кладовщика пролился на душу Дениса и иже с ним амброзией.

– Эй, кто там сидит и за что?

– Михал Натаныч!!! – взревел Денис, и мальчики подскочили к неприступной двери. – Это мы тут все, из двести двадцать девятой!!!

– Денис?!

– Ага! И Мишка Букашечкин, и Егор Бунимович, и Макс Певницкий, и Валька Щучьев, и Колька Евлаш, Сашка Рогачев и Сашка Лапа! Да все, в общем! А Серафиму совсем худо!  Как Дубичеву было! Он помереть может! Ему «скорую» надо!

Ребята загалдели, рассказывая Галайде историю своего восстания и пленения. Галайда в криках через дверь ничего толком не разобрал и велел говорить одному. Гарюха уложился в несколько ясных коротких фраз. Галайда так же ясно и коротко пообещал:

– Ключа у меня нет. Пойду на бой. Держитесь, я скоро. Не найду ключа – взломаю и выпущу. Смотрите за Серафимом. «Скорую» сейчас вызову.