Интернат - [48]

– Ясно.

Щучик хмыкнул. А Певунец печально промурлыкал на украинский манер две стихотворные строчки:

– Помэрлы батьку и мати, гдэ ж моя доля типэрь? Некуды боле вставати, скоро ж помру я совсем.

– Певунец, замолкни, – поморщился Гарюха.

Серафим учил Мишку Букашечкина креститься. Денис, подперев подбородок ладонью, наблюдал за ними какое-то время, а потом вдруг встал с ними рядом, внимательно прислушиваясь к наставлениям «попёнка».

– Эй, Enter, ты чего? – изумился Певунец.

– Отвянь, Гарюха, – цыкнул Колька Евлаш. – Тебе-то чё за горесть? Не дерутся же.

Денис глубоко вздохнул и сказал:

– Андрюшка не сам умер.

Пауза.

– Что значит, не сам? – вскинулся Певунец.

– Убили его.

Пауза.

– Зачем убили? – спросил, хмурясь, Гарюха. – Соображаешь, о чём липу строгаешь?

– Соображаю.

И Денис всё рассказал, не глядя на Серафима. Когда закончил, вся спальня молчала долгих три минуты, а потом взорвалась.

– Гады, вот гады!

– Я их сам порешу!

– Сволота поганая! Всё отняли теперь – и жизнь уже!

– Пошли их бить! – выкрикнул Колька Евлаш, и все, кроме Серафима и Миши Букашечкина, над которым любил измываться Кот Базилио – Ренат, завопили «Пошли!! Порвём уродов!!».

Денис тоже вопил: так ему хотелось освободиться от страха. И вот мальчишки гурьбой выкатились в коридор, оставив Серафима и Мишу одних. Букашечкин сказал:

– Думаешь, надо идти?

– Почему надо? – отозвался Серафим.

– Ну… они ж над нами издевались по-всякому… И убивают вон теперь. Чего ж теперь – ждать, когда убьют?

Серафим думал, глядя в чёрный вечер за чистым окном. Повернулся и отправился к двери.

– Идём, Миш. Поможем.

Но мятеж кончился ничем. «Шишаков» в эту пору в интернате не было – домой ускользнули. Главный «убийца» тоже. Фельдшер аналогично, а Велимир Тарасович Фуфайкин – однозначно. Оставшийся на ночное дежурство Хмелюк на истеричный рассказ воспитанников недоверчиво отмахнулся. А воспитатели других групп даже слушать не стали: мол, не наша территория, жалуйтесь своим, если свои убивают.

Потоптались «декабристы» и волей-неволей спать отправились. Решили на понедельник мятеж отложить. Хотя и понимали, что запал выдохнется к этому сроку.

Утром в понедельник двести двадцать девятая спальня поднялась с отвратительным настроением. После туалета оделись, и Гарюха хмуро спросил:

– Ну, что, драться будем?

Ему замедлили ответить, и тут заявился Ренат. Круглое лицо его с узкими чёрными глазками лоснилось от некоего тайного довольства. Ну, вылитый кот, слопавший сосиску с хозяйского стола. Мальчишки переглянулись. Похоже, дело обстряпано, и Кот Базилио получил-таки свою долю.

– А убивать классно, Ренат Абдуллович? – внезапно спросил его Миша Букашечкин.

Лоснящееся выражение мигом слетело с татарского лица Мухаметшина.

– Че-го? – раздельно произнёс он, наливаясь злостью.

Миша повторил вопрос тем же тихим спокойным голосом.

– Ах, ты, шпендик! – прошипел Ренат и подался к нему, чтобы схватить за плечо. – Ты чё говоришь, сволочь?

Миша не сопротивлялся, а только задумчиво сказал:

– А теперь кого будете убивать – меня?

Смуглая кожа Рената пошла пятнами.

– Ты чё говоришь, падла? – вскипел он опять. – Ты откуда это взял?!

Денис на мгновенье закрыл глаза, труся, а потом ринулся в пропасть:

– Я подслушал, как вы с кем-то разговаривали.

Ренат резко повернулся к Денису, сверля его чёрным взглядом.

– О чём разговаривали?

– О том, какие бабки можно слупить с нас мёртвых, – сказал Денис, а сам ужаснулся про себя: «Это Я такое говорю?! Спятил?!».

Ренат сквозь зубы процедил – как мысли прочитал:

– Ты что это такое говоришь?! Спятил?! Ты всё наврал! За враньё тебе, знаешь, что светит? Знаешь, Сопля съеденная?! Психушка тебе светит, понял, родной?!

Сердце Дениса колотилось от страха и злости. Оба эти чувства породили в нём азарт, схожий с тем, что он переживал, прорубая себе путь среди монстров и убийц в экшне: страх игровой, но тоже будто настоящий, и победа ощущается не игровой, а настоящей.

Но похожи ли эти чувства, в самом деле, на те, которые испытывает человек обычный, не подменивший реальность на вирт?

Ренат схватил его за плечо и потащил куда-то. Денис задёргался, стараясь вырваться. За него вцепился Серафим, затем Миша Букашечкин, а вслед за авангардом и остальные ребята из спальни двести двадцать девять.

Не ожидавший отпора Ренат выпустил жертву на волю. Разгорячённые пацаны напали на него, молотя изо всех сил. Ренат оборонялся, как мог, орал и визжал. На непривычный шум из других спален выглянули мальчишки и девчонки и, обнаружив в коридоре замечательную драку, выскочили и окружили мятежников.

Сперва они настороженно молчали, но, разобравшись, что к чему, заулюлюкали, запищали, закричали, заподзадоривали.

На помощь Ренату из воспитательской с третьего этажа спешил персонал – воспитатели других групп, дежурившие сегодня. Позади всех поспевал Хмелюк.

Взрослые, хлеща скакалками по спинам и рукам, разняли драку и высвободили пленника.

– Ну, вы ещё попляшете за такие дела, дерьмоеды! – отдуваясь, пригрозил один из них, и велел: – Живо по спальням! Хмелюк! Вызови милицию, тут уже колонией пахнет! И «скорую» для Мухаметшина!

Не успели оглянуться – а восстание подавлено, виновные сидят в жарком тесном подвале, а зрители упиханы в спальни и психологически обработаны, чтоб молчали, как мыши после опытов.