Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [90]
Однако правительство не доверяло казакам. Оно, не без основания, опасалось потери контроля над ними и стремилось избежать скопления запорожцев в одном месте. Полк был расформирован, а выходцы рассредоточены по разным городам: «…и послати по городом на житье»[873] (подобная практика уже была отработана при принятии на русскую службу полка Сидора Острожского). В январе 1619 г. казаки были направлены на службу в 18 городов (10 человек в Курмыш; по 20 человек в Касимов, Переславль-Залесский и Галич; по 25 человек — в Коломну и Пронск, по 30 человек в Рязань, Темников, Кострому, Белозерск; по 50 человек в Вологду и Ярославль, а также пограничные Щацк, Алатарь, Арзамас, Астрахань; и по 100 — в области волжского пограничья, откуда бежать было крайне сложно — Нижний Новгород и Казань). «Черкасы» были определены в стрельцы, после чего начали долгую тяжбу о повышении жалованья. Им удалось добиться изменения оклада с первоначально назначенных им двух рублей до пяти рублей[874].
Многие казаки полков Сагайдачного выходили на русскую сторону небольшими группами. Восемь человек вышло со главе с Мартыном (Меркурием) Остафьевым сыном Вишневским[875]. Группа казаков из 50 человек перешла на русскую службу в Торопце и Нижнем Новгороде[876] и была отправлена на Ливны для «городового строения»[877]. Кроме того, ряд казаков попал под наказание и был сослан в дальние районы. Известно об отправленных в Сибирь 40 «выезжих запорожских черкасах», возглавляемых атаманом Михаилом Скиба (в русском варианте Михаил Скибина), записанных на службу в Томск[878], а также о 19 казаках отряда Федора Боброва и Первана Шерешня, доставленных колодниками в 1619 г. в Тобольск и определенных в пешие казаки[879].
Как отмечалось, предусмотрительно ушедшим до бунта Ждана Конши был Микита Маркушевский (неясна его роль в организации массового перехода). Видимо, после каких-то переговоров в войсках Сагайдачного Микита Маркушевский был отправлен в Москву. Но встала проблема воссоединения семьи. На момент принятия русского подданства он оказался без супруги, которая бежала из казацких войск чуть ранее его.
Для «черкаских» полков (в том числе — Сагайдачного) было типичным присутствие в войсках семей. Военные подразделения сопровождали отряды жен и детей. Различные документы указывают на значительное число «жен венчальных и невенчальных» в станицах донских и украинских казаков[880]. Яркое описание полка Ждана Конши содержит документ о его принятии на службу. При устройстве казаков русские чиновники отметили наличие обозов с награбленным имуществом, в которых находились семьи: «…а иные с женами и з детьми, а иные холосты. А приехали все с коши, а кошу у всякого человека по одним саням, и у женатых жены и дети сидят в тех же санех»[881]. Русские приставы доносили: «…черкасы приехали немногие з женами, и тое женки руские»[882].
Казаки часто обзаводились спутницами в разбоях. Так, в Белозерском уезде казаки донского атамана Степана Кругового, принявшего сторону польского короля, захватили жену дворянина Матвея Поливанова Ирину и его сестру Анну[883]. Выехавшие в 1620 г. на русскую службу три украинских казака были женаты на русских пленницах[884]. Еще в Путивле они «в роспросе сказали, что жены за ними за всеми русские». На допросе в Москве они более подробно объяснили, что Яков Григорьев сын Безводицкий (Безволицкий) был женат на дочери карачевца сына боярского Леонтия Анненкова; Иван Власев (Власов) — на дочери путивльца сына боярского Василья Старухина; Федор Игнатов — на дочери путивльца сына боярского Василья Кривоноса. Причем к этому времени семьи каждого включали детей: у Якова Безводицкого были сын и дочь, у Федора Игнатова — дочь, у Ивана Власова — сын[885]. «Жалованье за выход» казаки и их русские супруги получили 15 июня 1620 г.[886] Русская жена, Акулина, была и у «белорусца-черкашенина» Тимофея Трофимова, на которой он женился, как и Микита Маркушевский, в Речи Посполитой. Трофимов вступил в брак в Переяславле, где его «венчал Никольской поп Андрей»[887].
Помимо казаков практика умыкать супруг на территории России была свойственна и польским шляхтичам. Среди польских иммигрантов, выходцев из войск Владислава, многие имели жен — русских пленниц времен Смутного времени. Например, шляхтич Краковского повета, Лукьян Огинский, участвовавший в приступах Москвы, а затем находившийся в войсках принца под Деулином, был женат на Марии, взятой «в полон в Белозерском уезде». Она была «белозерца сына боярского Дмитриева дочь Опарина»[888]. Характерно, что Мария сопоставлена в документе по знатности с Анастасией Плещеевой — женой Маркушевского — «боярынею же». Обзавелся семьей в России во время войны и шляхтич Львовского повета Иван Дубровский (в крещении Павел). В войске Владислава он служил в «Кишкином полку, роте пана Глушанского». Иван Дубровский перешел на русскую сторону из польских отрядов, расположенных под селом Рогачево, через восемь дней после подписания Деулинского перемирия, 9 декабря 1618 г.
