Инкуб. Книга 2 - [28]

Поскольку де Фокс старательно избегал смотреть на него, Юлиан догадался, что причина, по которой тот бесится, как-то связана с ним, и приложил массу усилий, желая сгладить возникшее между ними отчуждение. При этом он зорко следил, чтобы в его повадках не проскользнуло даже намёка на женщину. Ему пришлось нелегко, но оно того стоило. К его великому облегчению граф перестал шарахаться от него как от чумного, и они снова общались на дружеской ноге, чему немало способствовали разговоры о вчерашней охоте, сборы и возня с животными.

А появление весёлого коротышки понявшего, что гроза миновала, окончательно избавило де Фокса от ночного наваждения. Как примерный слуга приор засуетился вокруг графа, стараясь предугадать малейшее его желание. Болтая всякую всячину, он ловко его побрил, почистил одежду, и заказал обильный завтрак, не забыв при этом себя.

Судя по хитрому блеску глаз, Вагабундо снова вернулся к своим шпионским замашкам, но от этого была своя польза. Его неустанная слежка снова сплотила молодых людей. Заговорщицки переглянувшись, они взлетели в сёдла коней и вылетели на просёлочную дорогу, делая вид, что не слышат недовольные вопли отставшего приора.

С весёлым лаем Харт обогнал их маленькую кавалькаду и зарыскал по кустам. Сокол тоже не бездействовал. С протяжным он криком взмыл в небо и зорко оглядел окрестности. Подыскав себе завтрак, он сложил крылья и камнем рухнул вниз. Почти у самой земли он снова взмахнул крыльями и схватил зазевавшуюся мышь.

* * *

Утренняя охота оказалась не в пример богаче, чем накануне. На болотах появились многочисленные стаи перелётных птиц и молодые люди, увлекшись процессом, не заметили небольшой воинский отряд, который прятался поблизости. Собака и сокол тоже не обратили внимания на людей в мешковатой одежде монахов. Харт был охотничьим псом, а Финист не поднял тревогу, зная, что таким образом они представляют гораздо меньшую опасность для его хозяина.

Маленькая пленница тоже промолчала, не зная, чего ожидать от незнакомых мужчин. Да и надеяться особо было не на что: вряд ли трое мужчин, один из которых почти карлик, справились бы с десятком головорезов.

Когда миновала непосредственная опасность быть обнаруженными, бородатый высокий воин в одежде монаха-паломника убрал кинжал от горла девочки и неприятно улыбнулся.

— Молодец, ведьма! Будь и дальше умницей. Может, тогда ты доживёшь до встречи с родителями.

Ответом ему послужил холодный взгляд фиалковых глаз, и предводитель наёмников недобро прищурился.

— Но-но! Без фокусов, ведьма! А то я выколю тебе глаза и отрежу язык.

Стараясь не выдать своего страха, Антуанетта Бертольд быстро опустила глаза и посмотрела на свои руки. Безжалостно перетянутые верёвками они уже ничего не чувствовали. Не решаясь обратиться к конвоирам, девочка сглотнула слёзы и потихоньку призвала водное колдовство. Вокруг её запястий затуманился воздух до предела пропитанный влагой, и намокшие верёвки немного ослабли. Она облегчённо пошевелила пальчиками, но это длилось недолго. Вскоре пеньковые волокна высохли и с ещё большей силой сжали её запястья.

Во время привала светловолосый совсем молодой воин приставил чашу с водой к пересохшим губам девочки. Заметив, что кисти её рук посинели, он потянул узел верёвки, но тот не поддался его усилиям. Тогда он достал нож, но сильный удар в челюсть отшвырнул прочь.

— Убирайся вон, Труэ! Нечего крутиться рядом с ведьмой, — прорычал Хурон.

— Мартин, ты что? Сдурел? Нашёл о ком заботиться! — проговорил приятель, бросившийся юноше на помощь.

— Девочка не виновата, что её мать ведьма, — громко сказал тот и, самостоятельно вскочив на ноги, не опустил глаз под яростным взглядом старшего.

— Говори, да не заговаривайся! Ведьма от ведьмы вдвойне ведьма.

— По-любому нельзя заставлять страдать ребёнка. Это богопротивное дело.

Мартин Труэ вытер разбитые губы и, не обращая внимания на запрет, снова подошёл к девочке. Хурон снова замахнулся его ударить, но седой мужчина с безобразным шрамом на правой щеке перехватил его руку и добродушно прогудел:

— Угомонись, Жак. Может, мать малышки ведьма, но не забывай, кто её отец.

Предводитель мрачно посмотрел на него и что-то проворчал, но больше не стал препятствовать Мартину Труэ. Обрадованный неожиданной поддержкой тот ослабил верёвки на руках девочки и, помассировав её пальчики, незаметно подмигнул.

— Есть хочешь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вложил в её руки ложку, а затем протянул миску с ещё теплой кашей.

Девочка отвернулась, не желая принимать еду из рук врагов.

— Не упрямься, котёнок, поешь. Твоему papa[15] не понравится, если ты исхудаешь как щепка, — ласково произнёс юноша и чуть слышно добавил: — и mama тоже.

В фиалковых глазах девочки появились слёзы. Перелившись, они потекли по перепачканному личику. Всхлипывая, она потянулась к миске с кашей.

Воины отвернулись, делая вид, что ничего не замечают, но на душе у многих из них стало муторно. Ещё не совсем очерствевшие сердцем, они вспомнили собственные семьи. Нападение на ведовскую обитель было бесславным деянием, и они радовались, что им повезло. Благодаря случаю их руки не были обагрены кровью убитых женщин и детей, которые не оказали никакого сопротивления во время резни.