В Александрии, богатейшем королевстве местной ойкумены, народ ещё бурно веселился, приветствуя восхождение на престол нового монарха, но в самом дворце уже наступило затишье. Сказывалась двухнедельная череда коронационных приёмов. Устали все: и король, и многочисленная знать, местная и иностранная, терпеливо ожидающая своей очереди, чтобы поздравить его и поднести подарки.
Поэтому стоило их величеству покинуть пиршественный зал и гости тут же разошлись по отведённым комнатам. Кому-то нужно было написать письма и поговорить наедине, но большинство мечтало только об одном – элементарно выспаться.
Утомлённый король мечтал о том же самом, но чувство долга привело его в кабинет. Он подошёл к книжному шкафу и после некоторых раздумий потянулся к толстенному талмуду в богато украшенном кожаном переплёте. Спустя мгновение раздался тяжёлый шлепок и цветистая ругань. Свод законов Александрии оказался настолько тяжёлым, что король его не удержал.
С превеликими трудами их величество доволок талмуд до стола и с явным облегчением плюхнулся в кресло. После краткой передышки король попытался открыть застёжку книги, но бронзовые химеры стояли насмерть, не желая подпускать чужака к тайнам александрийской юриспруденции. Пришлось ему прибегнуть к помощи кинжала. Лишившись части зубов, химеры сдались на милость победителя.
Свод законов Александрии занимал большую часть обширного рабочего стола, и король уважительно посмотрел на поверженного противника. Затем он открыл обложку книжного монстра и где-то минут пятнадцать бездумно таращился на одну и ту же страницу.
Осознав этот прискорбный факт, их величество собрал волю в кулак и погрузился в чтение. Во всяком случае, ему так показалось. Спустя некоторое время он обнаружил, что лежит головой на столе, а проснулся от того, что уцелевшая бронзовая химера пребольно впивается в щёку, видимо, мстила за покорёженную товарку. Страшно зевая, король выпрямился и постучал себя кулаком по голове, а затем для верности приложился лбом о стол. Как ни странно это помогло. Дело пошло веселей. И хотя старинные обороты речи с трудом поддавалась осмыслению, прошли те времена, когда он пасовал перед трудностями такого рода.
***
Что и говорить, их величеству приходилось нелегко, – ведь королевство досталось ему в обход прямого наследника.
К счастью для жителей Александрии передача престола обошлась без красочных подробностей для учебника истории. Не было никакого переворота и героической борьбы за власть. Конечно, если не считать за таковую подковёрную мышиную возню, которая не утихала до сих пор.
Вышло так, что старый король Марон Первый сам возвёл безвестного чужестранца на престол. А чтобы придать легитимность его правлению, он не поленился собственноручно накропать соответствующую грамоту. Написанная на огромном листе бумаги с массой разнообразных печатей, свисающих на шёлковых шнурках, она красовалась на самом видном месте тронного зала. Прямо над головой нового монарха.
В общем, имеющий глаза не захочет, да увидит.
Само собой, что владетельному дворянству Александрии не понравилось такая королевская рокировка. Особенно, когда стало ясно, что это не шутка, и Марон Первый действительно сложил с себя полномочия. Но даже отъявленные смутьяны не особо рьяно выражали недовольство. Злословили по углам, но никто особо не распускал язык. Чтобы впоследствии не дразниться им, вися с перекошенной физиономией на перекладине весёлой вдовушки.
А такое уже случалось, и не раз. Несколько заговоров закончились полным провалом, несмотря на тщательную подготовку и то обстоятельство, что Марон Первый крайне редко появлялся при своём дворе. Наверно, он был единственным из королей, кто управлял государством при помощи депеш, присылаемых с нарочным. Где он пропадал, для всех оставалось тайной за семью печатями, но он всегда был в курсе происходящего при александрийском дворе. И хотя старый король слыл добродушным чудаком, однако когда доходило до дела, никому спуску не давал: ни потомственной аристократии, ни вездесущей бюрократии, ни шустрикам из нарождающегося класса буржуа.
Кстати, прижизненную передачу власти Марон Первый объяснил как раз своим почти постоянным отсутствием. Состроив печальную мину на жизнерадостной физиономии – а это был высоченный толстяк, отменный бабник, выпивоха и любитель поесть – он доверительным тоном поведал придворным, что вскоре грядут тяжёлые времена, и чувство ответственности не позволяет ему бросить любимых подданных на произвол судьбы. Мол, теперь они как никогда будут нуждаться в постоянной твёрдой руке у руля власти.
Как бы то ни было, но старый король не ошибся с выбором преемника. Он оказался весьма способным учеником. К огорчению некоторых честолюбивых вельмож. Вдобавок, перед тем как пуститься в очередной вояж, Марон Первый заставил знатные семейства королевства присягнуть на верность молодому монарху. Что ещё больше осложнило положение тех, для кого дворянская честь не была пустым звуком, несмотря на их тайную или явную оппозицию.
Самое забавное, что Марон Первый так и не дождался благодарности за столь щедрый подарочек. Нужно было видеть лицо его наследника, когда глашатай в тронном зале вдруг объявил о передаче ему монаршей власти. Сказать, что оно было нерадостным, значит, ничего не сказать. Посол из далёкой Руси, князь Киевский, оказавшийся поблизости, клялся потом, что в последний раз слышал такую изощрённую ругань от бурлаков, когда лопнули канаты, на которых они тащили его корабль через мелководье.