1 сентября 1823 года
Его бросают на произвол судьбы – раненый понял это по взгляду парнишки, который упорно смотрел в землю и по сторонам, не в силах встретиться с ним глазами.
Тому, второму, парнишка прекословил который день. (Неужто пролетели целые дни?) Все это время раненого одолевали лихорадка и боль; он толком не понимал, что из слышанных разговоров явь, а что горячечный бред.
Он глянул на громаду скалы, нависшей над поляной. С краю склона торчала корявая сосна, умудрившаяся вырасти на голом камне, и, хотя раненый видел ее не впервые, до него только сейчас дошло, что ствол и ветви образуют крест. Что ж, видимо, ему судьба умереть здесь, на поляне рядом с ручьем.
Странно, что обстановка его так мало волнует. Интересно, что он решил бы на месте тех двоих? Если они останутся, а снизу по ручью нагрянут враги – погибнут все трое. Пошел бы он на смерть ради них… если им все равно умирать?
– А точно сюда идут? – Парень явно не владел собой: привычный тенорок на последних словах вдруг сорвался в мальчишеский фальцет.
Тот, второй, в шапке из волчьей шкуры, метнулся к решетке у костра и принялся запихивать в кожаный мешок полоски вяленой оленины.
– Хочешь остаться и проверить? – рявкнул он.
Раненый хотел было заговорить, но горло привычно ожгло болью, и, как ни пытался он произнести единственное вожделенное слово, изо рта вырывался хрип.
Обладатель волчьей шапки, спешно собирая немногие пожитки, даже не повернул головы, оглянулся только парнишка.
– Он что-то хочет сказать!
Парень опустился на колено рядом с раненым – тот, не в силах говорить, повел в сторону здоровой рукой.
– Винтовку! Просит свою винтовку!
Второй в несколько уверенных шагов пересек поляну и грубо огрел парнишку по спине.
– Займись делом, прах тебя побери!
Подступив к раненому, человек в волчьей шапке оглядел его вещи: охотничью сумку, нож в украшенных бусинами ножнах, топорик, винтовку и рожок для пороха. Раненый, не в силах двинуться, беспомощно следил, как человек вытащил из охотничьей сумки огниво и переложил его в карман кожаной куртки; рожок с порохом он повесил на плечо, а топорик засунул за широкий кожаный пояс.
– Что ты делаешь? – воскликнул парнишка.
Тот, в шапке, нагнулся за ножом и перебросил его парню.
– Держи.
Парень поймал оружие на лету и с ужасом воззрился на ножны.
Оставалась винтовка.
Обладатель волчьей шапки взял ее в руки и проверил заряд.
– Не обижайся, старина Гласс. Тебе она без надобности.
Парень застыл на месте.
– Бросить? Безоружного?
Мужчина в волчьей шапке лишь смерил его взглядом и, шагнув прочь, скрылся среди деревьев.
Лежащий неотступно смотрел на парнишку, замершего с ножом в руках. С его ножом… Парень поднял глаза, будто хотел заговорить, потом резко повернулся и исчез за соснами.
Раненый напряженно вглядывался в просвет между стволами, где скрылись бывшие приятели. Клокочущая в груди ярость охватила его целиком – как пламя сосновую ветку. Хотелось одного: задушить их на месте.
Зреющий в груди крик рванулся было наружу, однако горло лишь полыхнуло болью, не выдав ни звука. Раненый приподнялся на левом локте – правая рука хоть и могла сгибаться, но опоры не давала. Шею и спину немедленно пронзило болью, натянулась кожа на грубых швах. Он глянул на ногу, туго обмотанную кровавыми лоскутами от старой рубахи: согнуть бедро не выйдет, ногой не двинешь.
Собрав остаток сил, он с трудом перекатился на живот. С треском лопнул шов на свежей ране, спину залило теплой кровью, однако боли он почти не чувствовал – все затопила ярость.
Хью Гласс пополз вперед.
