Инга. Мир - [17]

— Угу. Щас. Снимай уже. Не хочу я ей говорить.

Инга оторвала камеру от лица. Махнула рукой, отгоняя мелких бабочек, которых приносило ветром, швыряя в глаза.

— Она что. Не одна, что ли? С парнем?

— С гуреющими она. Ходит там с ними, мантры читает. Тьфу. Глаза б не видели. Они там сегодня, мам, в балахонах каких-то. Чисто кино, про дурдом на выезде.

Инга опустила камеру. Снимать расхотелось. Пошла рядом, глядя на сверкающее вперед за травами и сбоку толпящимися соснами море. Час от часу не легче. Теперь ей не только следить, чтоб Каменев и Олега случайно не встретились, а еще оттаскивать сына от неизвестной фанатки Петра Скалы, в которую он, похоже, втрескался изрядно. Судя по горестному лицу. Хотя театрально погоревать Олега мастер. Может, пройдет, робко понадеялась она, выходя на песок и садясь, чтоб скинуть кроссовки. Олега тоже стряс шлепки и зацепил их пальцем.

— Видишь, байда старая на берегу? И забор проволочный? Это и есть Димкиного деда королевство. Мы в доме поселились, три комнаты, летняя кухня там. Сортир в конце огорода. Пастораль. Поселяне и поселянки. Шучу, деушек нету, уговор такой — живем суровым мужским коллективом и все радости только на стороне. Ну, чтоб не приводить ночью и другим чтоб не мешать.

— И тут я, — расстроилась Инга, шлепая по мелким волнам и с юмором оглядывая редко лежащих отдыхающих, вперемешку одетых и полностью голых. В Татарской бухте, как и в прежние времена, никто, похоже, особенно не заморачивался, где тут нудистский пляж, а где обычный. Все равно в городе есть еще огромный цивильный, на другой стороне мыса. Со всякими резиновыми надувными развлечениями, фотографами с обезьянками и продавцами мороженого и сахарной ваты, так что с детишками загорали там.

— Или я по возрасту уже вышла в тираж и деушкой не считаюсь?

— Да ты что, — благородно возмутился Олега, — да я…

— Жаль, — вздохнула Инга, — а то я б с удовольствием по-стариковски на вас там смотрела, на молодых-то, на мальчиков, эхе-хе.

— Та ну тебя. Палатку я тебе в огороде поставлю, на другой стороне, дальней. Цацки свои в доме сложишь, ну и розетка ж там. Пацаны уже в курсе, я сказал.

— А где же эти, ваши идейные противники?

— Гуревичи? — Олега махнул рукой за спину, где темный сосновый бор подступал к желтому песку, отделяя людный пляж Татарки от дальней, бесконечно длинной просторной дуги, что уходила пустая, с изредка сверкающими у сосен автомобилями. Шла далеко, насколько хватает глаза, кидая в Азов правый край огромной подковы.

— Где сосны к самой воде. Там у них палатки наставлены. А дальше, где снова широко, там есть домики, недостроенный пансионат, давно стоит. Там у них, Димка сказал, типа офис. Тронный зал. Там живет сам повелитель блох. Нет, мух, да? Мы ж почему знаем, еще зимой, когда собирались, мы думали там штаб себе сделать. Димка хотел с этим, с мэром села побазарить, провода кинуть, чтоб электричество. И на сезон устроить дискотеку. Там же в реакторе фестивали всякие. А у нас значит, маленькая, фишка — без водки и наркоты. Мам, ты чего ржешь? Тебе смешно, что мы лоси здоровые, а хотим без водки отдыхать?

Инга затрясла головой.

— С ума сошел! Да это прекрасно, без водки, я прям в умилении и восхищении. А смеюсь, насчет мэра села. А димкин дед, наверно, ваш менеджер и пиар-директор, да?

— Сейчас ты его увидишь, ага, пиар-директора нашего, — злорадно пообещал обиженный Олега, — вон идет, в трусах.

И вдруг заорал раскатисто, так что лежащий на прибое обнаженный вьюнош с лесенкой ребер, подскочил на синем бархатном матрасе, упадая в мелкую воду.

— Наш Гордей трусами светит! — орал Олега, кланяясь и прижимая к сердцу свободную руку, — искры гаснут на-а-а лету! Мам, чего там дальше-то? Дед Гордей, вот, приехала она. Знакомьтесь.

Высокий, мосластый Гордей поддернул прозрачные от ветхости семейные трусы, и церемонно кивнул головой, облепленной седыми мокрыми волосами. Инга кивнула в ответ, стараясь не смотреть на реденький ситец, облегающий мощные стати Гордея. И кусая губу, чтоб не рассмеяться, стукнула сына по спине. Прошипела:

— Хватит орать! Здравствуйте, Гордей, э-э-э…

— Гордей я, — согласился дед, вежливо топыря локти, — пошли что ли, покажу огород. А орет, та пусть орет, они ж как те коты. Им поорать щасте.

Пока Олега громыхал в предбанничке беленого дома, что-то там самому себе рассказывая, Инга беспомощно оглянулась, но поняв, спасать ее сын не собирается, послушно двинулась следом за медленной высокой фигурой, будто вырезанной из темного глянцевого дерева.

— Буряки, — величественно кивал Гордей в сторону от узкой тропки.

Инга кивала, мелко шагая, чтоб не упереться в костлявую спину и прозрачные трусы. Внимательно смотрела на комковатую землю с пучками пересохшей зелени. Не на тощий же зад старика смотреть, что маячил, еле прикрытый старым ситцем.

— Морковка…

Длинная рука вытягивалась вдоль грядок.

— Картошка тама вот. Раннюю копали, уродилась. Щас вот другая.

— Да. Картошка, — соглашалась Инга, рассматривая грядки.

— Зеленя…

И доведя ее к самому краю проволочного забора, за которым начинался пустырь с лебедой, и за ним сверкала солончаковая гладь, вдруг сказал культурно: