Индюшка с бриллиантами - [30]

— Ну что, — прервал мои размышления Петров.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что собака тебе не нравится?

— У меня жилплощади не хватает, — заявил я ему.

— Сам видишь — одна комната с кухней, трое детей, да к тому же жена… А собачка ничего. Беленькая.

— Не будь ребенком, — ответил Петров. — Ты видел, откуда я ее достал. Она же занимает места не больше, чем авторучка.

— Пока да, — согласился я. — А потом? И вообще — почему собака? Мы же говорили о квартире…

— Ты знаешь, что такое отчуждение? — сказал Петров. — От отчуждения погибло больше людей, чем от инфаркта. Только они погибали постепенно…

— Это так, — согласился я. — Но при такой жилплощади…

— Жилплощадь здесь ни при чем, — стоял на своем Петров. — Я в своих пяти комнатах так страдаю от одиночества, пустота так давит на меня, что впору волком выть. Человеку нужно о ком-то заботиться.

О каком-то существе, которое было бы к нему привязано.

— Но все же… — начал я.

— Собака необходима для твоего душевного спокойствия, — категорично отрезал Петров. — В век автоматизации человеку нужно проявлять свою человеческую сущность, быть ближе к природе, к вещам естественным. Иначе он погибнет от отчуждения.

Я понял, что деваться мне некуда.

— Кроме того, размеры взрослых собак этой породы не превышают размеров обуви.

— Обуви какого размера? — поинтересовался мой младший сын.

— Сорок третьего, — ответил Петров. — Не больше.

— А по высоте? — снова спросил младший.

— По высоте не больше лыжного ботинка, — ответствовал Петров. — Без лыжи.

После чего он рассказал об удивительном случае, когда одна такая собачка выросла до размеров сапога.

— Но за все триста пятьдесят лет это был единственный случай, — заверил он нас. — И то в Германии. Восковая фигура собачки выставлена теперь в Британском музее.

— А что с квартирой? — поинтересовался я. — Есть надежда? Мы ведь эту снимаем, и обходится это недешево…

— Я тебе собачку аж из Швейцарии привез, — сказал Петров, — а ты мне талдычишь про квартиру. И квартира это пустяк. Ты лучше постарайся вырваться из плена отчуждения.

Он в последний раз бросил взгляд на собачку, стыдливо уткнувшуюся в скатерть, и попрощался.

Мы дали ей кличку Мокасин.

Она показалась нам подходящей для собаки размером с ботинок.

Дней через десять после визита Петрова наша собачка уже напоминала ботинок сорок четвертого размера. Мы специально посетили с ней магазин «Гигант», чтобы убедиться в этом.

Я сразу же позвонил Петрову, но оказалось, что он уехал за границу в составе какой-то делегации.

Еще через три недели собака уже могла соперничать в размерах с теленком, а когда через месяц я вернулся из командировки, то столкнулся в коридоре с каким-то мустангом, лишь отдаленно напоминавшем собаку.

— Что это у нас в коридоре? — шепотом спросил я. — Снова Петров заходил, а?

— Петров все еще за границей, — ответила жена. — А это Мокасин.

— Как?! — изумился я. — Да ведь он же не может быть больше ботинка…

— Ботинок стоит в Британском музее, а та, что здесь, — настоящий верблюд и сжирает по полкоровы в день. Я уже боюсь, как бы в один прекрасный день она не сожрала и детей.

— Ну, скажешь тоже, — возразил я. — Собака — лучший друг человека.

— Посмотрим, — покачала головой жена. — Мне во всяком случае не очень верится в то, что ты говоришь.

Ситуация осложнилась.

Ввиду своих крупных габаритов собака спала в нашей единственной комнате, дети — на кухне, а я — на балконе.

Все мои сбережения растаяли за двадцать дней. Мокасин не страдал отсутствием аппетита, и я боялся, как бы он не посягнул на детей.

Когда мы выводили его на прогулку, люди от испуга падали в обморок еще до того, как собака игриво успевала лизнуть их в нос.

Хотя Мокасин вымахал будь здоров, у него было умственное развитие щенка. Он воровал у соседей обувь и таскал ее домой — это была его любимая игра. Причем прятал он все в самых неожиданных местах, и когда я категорически отрицал, что в нашей квартире есть чужая обувь, после тщательной проверки в гардеробе, в холодильнике или в хлебнице вдруг обнаруживались чьи-то туфли. Из-за этого меня стали таскать по товарищеским судам, которые по целым вечерам занимались моей особой и таким образом в известной мере возобновили забытую в последнее время деятельность.

Против меня были настроены все соседи — как только какой- нибудь ребенок, заигравшись, опаздывал домой, в квартиру врывалась заплаканная мамаша, а за ее спиной с охотничьим ружьем в руках маячил отец, и оба обвиняли Мокасина в самом страшном преступлении.

Напрасно я пытался убедить их, что, несмотря на великанские размеры, это просто щенок, которому всего-навсего хочется поиграть, и что им движут самые невинные и дружеские мотивы, и вообще собака — лучший друг человека.

Ночами я тайком рыскал по чужим дворам, возвращая украденные собакой башмаки: днем я прятал их, дабы они не попались на глаза членам общественной комиссии, часто посещавшей нас с проверкой.

Жена не выдержала первой и заявила, что я должен выбирать: или она и дети, или собака.

— Ты же знаешь, — хладнокровно сказал я, — что от этой собаки зависит, получим ли мы квартиру. Петров пообещал нам свое содействие. Еще год назад.