Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [107]
В отличие от сокровищ Лувра или собраний Британского музея, картины, скульптуры и предметы декоративно-прикладного искусства из Эрмитажа наряду со всей его обстановкой и оснащением принадлежали императору, как и ценности из других императорских дворцов. Павел I, наследник Екатерины II, основавшей это собрание, переместил его из Зимнего дворца в Михайловский замок: Эрмитаж перестал быть личной коллекцией властителя, скрытой от посторонних глаз, но остался собственностью императора[798]. Состоявшееся в 1852 году перемещение коллекции Эрмитажа в здание Нового Эрмитажа позволило полностью отделить жилую часть дворца от экспозиций и открыть музей для публики. Но он сохранил свой статус художественного актива, принадлежащего самодержцу. Не все императоры в равной степени участвовали в управлении музеем, однако все главные приобретения делались только с согласия императоров[799]. Эрмитаж по-прежнему считался дворцом и использовался в соответствии с нуждами императорского двора. Впоследствии директор Эрмитажа граф Д. И. Толстой горько сетовал на зависимость администрации музея от гофмаршальской части, в ведении которой находился дворец. У «придворных» имелись ключи ко всем помещениям Эрмитажа. Они использовали «квартиры» в здании Эрмитажа, чтобы селить в них тех гостей, чей статус был слишком высоким для проживания в гостинице «Европейская», но в то же время слишком низким для размещения в Зимнем дворце – главным образом это были правители подвластных России государств Средней Азии и небольших европейских стран[800]. Более того, Министерство императорского двора нередко «ссужало» картины из Эрмитажа другим учреждениям для украшения министерских резиденций, контор и других зданий.
Согласно закону, художественные сокровища Эрмитажа не могли считаться исключительно царской собственностью. Самодержец был вправе распоряжаться принадлежащими ему произведениями искусства лишь в ограниченных масштабах: составлявшие императорское достояние дворцы и земли, включая Зимний дворец, Царское Село и Петергоф, не могли быть проданы или отчуждены правящим императором и после смерти самодержца автоматически доставались наследнику. Они представляли собой собственность престола, а не того лица, который его занимал. Другие дворцы и земли, включая дворцы в Павловске и Гатчине, принадлежали царям и членам императорской семьи и могли быть разделены и отчуждены без всяких ограничений[801]. Таким образом, существовало важное правовое различие между имущественным статусом Царского Села и Петергофа, с одной стороны, и Павловска и Гатчины, с другой. Соответственно, художественные сокровища этих дворцов делились на две группы: неотчуждаемую собственность династии и частную собственность царей. Однако строгое юридическое разграничение между частной собственностью императора и неотчуждаемой собственностью императорской семьи в тех случаях, когда речь шла о приобретении произведений искусства и картин для дворцов, соблюдалось только до середины XIX века. Начиная с правления Александра III администрация Эрмитажа и императорских дворцов регистрировала большинство покупок в одной ведомости (вместо двух отдельных), причем многие предметы в нее просто не заносились.
Сохранению «частного» характера Эрмитажа способствовала и его стесненность в средствах: правительство выделяло на покупку новых экспонатов всего 5 тыс. рублей из бюджета Министерства императорского двора в 17 млн рублей. Весь бюджет музея составлял 175 тыс. рублей, что было вдвое меньше бюджета Охоты Его Величества[802]. Толстой, в 1909–1917 годах служивший директором обоих главных русских музеев, отмечал, что вследствие ограниченного финансирования жизнь в Эрмитаже была «унылой и монотонной» в сравнении с бурно развивавшимся Русским музеем
