Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [104]

. В качестве уступки частным собственникам археологи были готовы оставлять им все «случайные» находки и даже позволить им независимые раскопки под наблюдением экспертов. За этот умеренный подход выступал искусствовед и археолог Б. В. Фармаковский: если государство заинтересовано в сохранении памятников и развитии науки, ему не следует проявлять алчность. В конце концов, указывал он, «в интересах науки важно, чтобы памятник был описан и изучен, а кому он принадлежит и где хранится, это вопрос второстепенный»[771].

Дискуссии по вопросу о собственности на памятники подтверждали, что выработка правил обращения с археологическими находками – дело чрезвычайно сложное. Экспертам приходилось учитывать археологическое невежество крестьян и других частных собственников; они не желали пугать владельцев исторических объектов и стремились добиться того, чтобы те добровольно сдавали государству свои археологические находки. В результате длительных дискуссий комиссия Министерства внутренних дел приняла решение добиваться государственной монополии на раскопки и обязать частных собственников открыть доступ на свои земли для государственных археологических экспедиций. Государство получало право экспроприировать все находки с выплатой компенсаций собственникам, на чьих землях они были обнаружены. Обо всех предметах, найденных случайно, следовало сообщать местным властям. Запрещался вывоз древних предметов без разрешения со стороны государства[772]. Однако когда законопроект дошел до Государственной думы, из него были исключены все статьи, покушающиеся на право частной собственности: Дума оградила все памятники, находящиеся в частном владении, включая и археологические объекты, от охранных мер и сняла ограничения на вывоз древностей[773]. Единственной из предложенных мер, сохранившейся в законопроекте, было право государства на экспроприацию наиболее ценных памятников. В итоге законопроект увяз в законодательных органах, и лишь угроза массового уничтожения и кражи произведений искусства, возникшая в годы войны, вынудила правительство вернуться к этому вопросу в апреле 1916 года и поднять вопрос о полной национализации всех памятников истории[774]. Однако даже на том этапе правительство отказалось от проекта национализации как несовместимого с принципами частной собственности.

Противоречие между юридическими принципами имущественных прав и необходимостью в охране археологических памятников не являлось исключительно российской проблемой. Юридический режим обращения с памятниками истории мог принимать различные формы, начиная от наложения различных ограничений на владельцев памятников, подразумевавших право государства на вмешательство, если владелец проявлял недостаточную заботу об объекте «общественного» интереса, и кончая полной национализацией исторических и художественных богатств. Италия и Греция первыми приняли ряд мер по охране своего национального достояния, запретив экспорт древностей и учредив национальные музеи, игравшие роль хранителей художественных сокровищ государства. Среди европейских государств явно отстающей была Великобритания: по английским законам, так же как и по русским, право частной собственности распространялось и на земные недра, однако пресловутый консерватизм британского правового режима позволял сдерживать злоупотребления частных собственников. Например, в то время как большинство стран отказалось от принципа королевских привилегий, согласно которому право на все клады (многие из которых представляли большую историческую ценность) было закреплено за государством или за монархом, в Англии он оставался в силе. В середине XIX века эта привилегия на присвоение всех скрытых в земле сокровищ была успешно адаптирована к нуждам охраны исторических памятников, и государство начало прибегать к закону о кладах ради приобретения древностей[775]. Корона объявляла своими все ценности, найденные на частных землях, если владелец этих ценностей спрятал их, а не потерял, а его личность невозможно установить. Благодаря этой привилегии она превратилась в регулярного поставщика экспонатов для Британского музея, который сменил казну в роли главного претендента на все найденные клады[776]. Вообще говоря, не все археологические находки подходили под определение «клад» (многочисленные тяжбы по этому вопросу разбирались в судах), и в 1870‐е годы британские археологи начали кампанию за распространение охранных мер на все прочие археологические памятники. Тем не менее в Англии все «попытки охраны физических памятников разбивались о ту же скалу святости частной собственности»: закон о памятниках, принятый в 1882 году, «не распространялся на владельцев древних памятников»[777]. Лишь в 1913 году государство установило режим принудительной охраны памятников, находящихся в частной собственности, хотя в России подобный закон так и не был принят.

Джон Кермен описывает конфронтацию вокруг законов о древностях в Англии как политический конфликт между разраставшимся сообществом профессиональных свободных археологов, с одной стороны, и землевладельцами-аристократами и торговцами антиквариатом, с другой. Он разбирает кампанию за охрану памятников в контексте общего «расширения общественной сферы за счет частной», затрагивавшего разные области, включая образование, общественное здравоохранение, трудовое законодательство и жилье