Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [103]

. Члены комиссии – видные археологи и историки искусства[761] – усматривали единственную надежду на предотвращение уничтожения исторических памятников в подтверждении монополии комиссии как единственного государственного учреждения со штатом профессиональных археологов и искусствоведов, имеющего право проводить раскопки и выдавать разрешения на проведение раскопок другими археологами. В другом докладе на эту тему комиссия указывала, что учреждение монополии на археологические исследования покажет, что «правительство смотрит на отечественные древности как на государственное достояние, требующее строго научного исследования и самой тщательной правительственной охраны»[762].

Из докладов комиссии видно, что притязания на верховенство в сфере профессионального изучения и реставрации исторических памятников основывались на риторике собственности (иными словами, речь шла о том, что государственная собственность на землю должна способствовать централизации археологических исследований), которой сопутствовали риторика национальной исторической памяти и алармизм. Это сочетание оказалось убедительным: как с удовлетворением сообщал один из инициаторов этой кампании И. И. Толстой, Александр III не только согласился с этим предложением, но и решил ввести суровые наказания за самовольные раскопки и контрабанду древностей (в данном случае император ошибался, так как закон не запрещал вывоза древностей)[763]. 11 марта 1889 года император подписал указ, по которому Императорская Археологическая комиссия получала монопольное право на проведение археологических изысканий на казенных и общинных крестьянских землях, а всем местным обществам и частным лицам предписывалось получать у нее разрешения на раскопки, а затем предъявлять свои находки для оценки экспертами комиссии[764]. Кроме того, указ наделял комиссию полномочиями по выдаче разрешений на реставрацию и ремонт исторических памятников, расположенных на казенных и общинных землях, а также на землях общественных учреждений (имелись в виду земли церкви, земств и городов). Единственной сферой, на которую не распространялись полномочия комиссии, как и власть государства, были земли, находящиеся в частном владении. Владельцы частных земель могли невозбранно раскапывать, восстанавливать или уничтожать исторические памятники. В некоторых регионах преобладание частного землевладения влекло за собой массовое уничтожение памятников. Например, в краях, представлявших особый интерес для археологов, – в Крыму (Таврическая губерния) и в Херсонской губернии, расположенной в Северном Причерноморье, казенных земель было довольно мало. В 1877 году в Херсонской губернии 54 % земель находились в частном владении, 34,6 % принадлежало крестьянам и лишь 11,4 % относилось к казенным землям. В Крыму частные земли составляли 52 %, крестьянские – 37,5 % и казенные – 10,5 %[765].

Дилемма частной собственности на общественно значимые археологические объекты могла быть решена разными способами, но ни один из них как будто бы не способствовал достижению баланса между общественными и частными интересами, находящимися в конфликте друг с другом. Одним из самых популярных вариантов была идея о применении механизма экспроприации собственности на нужды общества, который широко использовался при сооружении железных дорог, дорог общего пользования, улиц и военных объектов[766]. В конце концов, «если допускать экспроприацию права собственности ради общественной пользы, то несправедливо ограничивать ее применение по преимуществу материальной пользой», – писал в 1880 году журнал «Юридический вестник»[767]. Если можно было говорить о «государственных и общественных нуждах» применительно к чисто прагматическим целям – таким, как строительство железных дорог, то представлялось вполне уместным прибегать к этому понятию в более широком смысле, включая и сохранение национального исторического наследия.

Идея экспроприации собственности, имеющей художественное и историческое значение, буквально витала в воздухе: в 1909 году комиссия при Министерстве внутренних дел включила в проект закона об охране памятников истории статью об экспроприации. С самого начала своей работы комиссия[768] разделилась на три группы: в первой обсуждалась охрана памятников «первобытной» истории, во второй рассматривались памятники искусства, в третьей речь шла об охране архивов и рукописей. Самые бурные дебаты по поводу прав собственности разгорелись в группе, занимавшейся археологическими памятниками. Выдвинутый с самого начала проект археолога Н. И. Веселовского (он прославился раскопками скифских «золотых» курганов) объявить все памятники археологии государственной собственностью был отвергнут как «теоретически прекрасный, но не осуществимый», к тому же способный напугать землевладельцев, которые бросятся уничтожать археологические объекты[769]. Также предлагалось наделить государственные археологические учреждения правом вести исследования в любом месте, если такое вторжение будет отвечать интересам науки. Другие предлагали уполномочить государство на экспроприацию наиболее ценных исторических объектов – таких, как Ольвия Понтийская (собственность Мусина-Пушкина), курганы и места древних поселений, или, как предложил Б. И. Ханенко, частный коллекционер, которому самому повезло быть владельцем бесценных кладов, дать государству право забирать себе наиболее ценные находки (с выплатой соответствующей компенсации землевладельцам) при оставлении самих археологических объектов в собственности частных землевладельцев