Империя - [222]

Понтий скривил лицо: разговор был явно ему не по душе, но он слушал — вынужден был слушать. Речь Асмодея была отрывистой, словно ему трудно было произносить слова, словно второй подбородок давил на горло, и ему каждый раз приходилось резко вздыхать, обрывая фразы.

— Ты ведь хотел управлять людьми, не так ли?

— Допустим, — не сводя глаз с толстяка, резко ответил Понтий.

— А, чтобы управлять ими, нужно научиться быть выше них, а не вести себя, подобно плебсу. А уж будущему прокуратору и гегемону Иудеи это и вовсе не к лицу, — поросячьи глазки Асмодея сузились, а лицо расплылось в довольной улыбке.

— Что? — в голове Понтия зашумело так, что звук воющей толпы отошел на второй план.

— Да-да, ты не ослышался. Ты станешь править этой провинцией. Нынешний префект болен и скоро отойдет в мир иной, — Асмодей недвусмысленно кивнул головой. — А Марк выдвинет на его место твою кандидатуру.

— Ха-ха-ха! Ну, Асмодей! Ну, Асмодей!

Понтий развел руками, от радости забыв о своем проигрыше. У него закружилась голова: сбываются его мечты, он наконец-то будет при власти, будет править провинцией и относиться к высшим слоям общества. Теперь уже никто не осмелится сказать, что его предки — плебейский сброд. Теперь новая родословная его семьи пойдет от него, а не от неудачника деда, и уж тем более не от бесполезного отца, который за всю жизнь не дал ему ничего, кроме несчастий и гонений. Теперь он — Понтий — прокуратор Иудеи. Часть правящей элиты. Теперь он сам будет прославлять свое имя, а не держаться в тени Луция. Теперь никто не сможет упрекнуть его в том, что он добился положения благодаря помощи друга. Он уже открыл рот, чтобы вымолвить: «Проси, что хочешь, Асмодей, я твой должник навеки», — однако толстяк внезапно изменился в лице:

— Но есть несколько условий.

— Каких еще условий? — на лице Понтия еще висела застывшая улыбка радости.

— Во-первых, — голос толстяка вдруг стал холодным и грубым, — ты должен помочь Луцию подавить мятеж в Германии. Во-вторых, все, что ты будешь делать, нравится тебе это или нет, ты будешь делать так, как тебе прикажут. И в-третьих, обратного пути не будет. Ты согласен, Понтий, прокуратор Иудеи? — Асмодей протянул ему руку. — На свете нет случайностей, мой друг. Все и всегда имеет первопричину. Возвышаясь над остальными, ты становишься еще больше зависимым от тех, кто остается недосягаем для тебя. Ты мечтал об этом, умолял Марка помочь тебе, и он поможет, но поможет на своих условиях. Круговая порука, Понтий, круговая порука. Только деловые отношения, ничего личного. — Понтий без колебаний пожал протянутую ему руку, осознавая лишь одно: ему дали то, о чем он так мечтал, и не понимая, что за это у него отобрали все остальное.

Стадион в очередной раз взорвался криком: новый заезд, новый всплеск азарта. Однако на этот раз на то, как бешено срываются с места колесницы, Понтий смотрел тихо и безучастно, пытаясь осознать суть и масштаб того, что с ним только что случилось. Асмодей давно ушел и, кажется, прихватил вместе с собой какую-то его частичку, но какую, он еще и сам не понял. Понял лишь, что очень важную.

* * *

— Мартин… Сынок… Мартин… — голос раздавался совсем рядом, но был скрыт белоснежной пеленой густого тумана, из-за которого ничего не было видно. — Мартин, уходи… Не сюда…

Эхо несколько раз пронзило пространство и исчезло в дымке. Мартин резко обернулся: казалось, кто-то невидимый ходил вокруг него кругами.

— Мартин, сынок, они хотят этого…

— Мама? Это ты? — Мартин пошел на голос, выставив вперед руку и пытаясь хоть что-то разглядеть.

— Это все он. Он. Сынок, не давай воли своему гневу. Он только этого и хочет. Все было сделано ради этого, — голос приближался.

Мартин медленно продвигался вперед, осторожно нащупывая ногой землю перед собой.

— Мама? Мама, кто он? — Мартин, наконец, разглядел силуэт в белой пелене и остановился. — Мама? Мама, это ты?

— Да, малыш, это я! Твоя мамка!

Мартин отшатнулся назад от хриплого и до омерзения неприятного голоса. Ветер в один момент унес туман, и перед его взором предстал отвратительный горбун с мутными разноцветными глазами, который перед собой, на вытянутой руке держал за волосы отрубленную голову Ливии.

— Сука всегда несла чушь, даже когда ее приходовали раз за разом бравые римские солдаты. Да ты и сам наверняка помнишь об этом. Ой, совсем забыл. А что у нас тут? — горбун поднял вторую руку, а в ней были головы трех сестер Мартина, связанные между собой волосами. — О-о-о-о! Прекрасно, теперь семья почти в сборе! Тебя, дружок, только не хватает! Ха-ха-ха-ха! Да, послушай свою матушку и не делай глупостей! Или… Или делай! Такой шанс, мальчик, выпадает только раз в жизни! Встретиться лицом к лицу с теми, кто так обошелся с твоей семьей. Ты думаешь, я живодер? — Авера согнул руку и с наслаждением уставился на голову Ливии, затем перевел довольный взгляд на ношу во второй руке. — Нет, я не живодер, Мартин, я всего лишь коллекционер ваших грехов, — он вдруг резко швырнул головы в Мартина и закричал: — Забирай свое!

— Не-е-ет!

Мартин ударился о паланкин и проснулся. Перепуганный раб резко отдернул занавеску, не понимая, что произошло с хозяином, а тот обливался потом, тяжело дышал и оттягивал от шеи ворот туники.