Империя - [220]

Сципион развернул Публия к себе лицом. Тот тряпкой болтался в его руке, белый, как его порванная тога.

— Пожалуй, для меня это слишком мерзко. А вот для него…

Сципион отшвырнул бедолагу в сторону. Послушный стул подскочил и ловко поймал Публия на месте приземления.

— По деяниям твоим и воздастся тебе, — прошипел неприятный голос Грешника за спинкой стула. Мерзкие корявые руки с длинными грязными ногтями легли на плечи Публия, а за ними показалось и лицо горбуна с разноцветными глазами. Его рот кривился в безобразной улыбке, обнажая длинные акульи зубы.

— Он твой, Авера. Прими его душу в свои объятия, — с насмешкой бросил Сципион.

— Как скажешь, Абигор, как скажешь…

Грешник хищным зверем закружил вокруг своей жертвы. Публий дрожал всем телом и невнятно причитал с закрытыми глазами. Внезапно существо замерло, затем медленно протянуло к его векам руки, открыло их и сорвало, словно бумагу, под истошный визг несчастного.

— Ха-ха-ха! Я не дам тебе пропустить самое интересное, дружок, — откидывая в сторону лоскуты кожи, прошептал ему на ухо Авера. — Знаешь, что я придумал для тебя? То, что ты любишь! Считай это моим подарком тебе, — он опустил руку в расплавившийся от его прикосновения лед мраморного пола, и достал откуда-то снизу длинный, заостренный с одного конца кол. — Нравится? Обещаю, он доставит тебе массу новых ощущений. Все, как ты любишь. Ха-ха-ха!

* * *

Луций сидел за столом. Рабов он разогнал: любил, чтобы Мария сама подавала ему еду. Девушка расположилась напротив, наблюдая за генералом, и не могла не замечать, как сильно он изменился за последние месяцы. Из полного жизни молодого человека Луций превращался в черствый, бездушный кусок плоти. Да, это по-прежнему был он, но какой-то другой. После каждой встречи с Марком он все больше и больше отдалялся от реальности, словно отодвигая свою физическую жизнь на второй план и погружаясь в иные, одному ему ведомые миры. Он бредил по ночам, кричал, постоянно звал кого-то, просил прощения, а на утро снова становился генералом Черного легиона — человеком, о котором люди говорили шепотом. Теперь он сидел перед блюдом и медленно проводил ножом по куску телятины. Мясо было слегка не дожарено, по волокнам сочилась кровь — так он велел его готовить раньше, но теперь при виде жаркого к горлу подкатила тошнота. В последнее время кровь вызывала у него отвращение. Но, что самое странное, только кровь животных. Как быстро все поменялось, слишком быстро! То, что раньше он считал недостижимым, теперь оказалось ненужным. Луций открыл глаза, отрезал кусок, с неприязнью сунул в рот и тщательно пережевал. Мария ждала от него теплого слова, похвалы, внимания, но он, холодный и погруженный в свои мысли, лишь с трудом глотал пищу и отрезал следующий кусок.

— Говорят, галлы подняли восстание, — как бы невзначай бросила Мария, пытаясь наполнить гробовую тишину теплотой разговора.

Луций перестал жевать, на секунду поднял на нее укоряющий взгляд и запил пищу вином.

— Все поднимают восстания против нас. Никто не желает подчиняться, все хотят править. Но ничего, скоро будет по-другому. Не беспокойся об этих ничтожествах: мои воины усмирят их. Клементий уже выдвинулся к ним со своим легионом, — генерал дернул шеей и сжал кулаки. — Кле-мен-тий… — растянуто и совсем тихо повторил Луций.

— Ты не рад этому?

— Рад? Я буду рад, когда приколочу к кресту этого ублюдка! Поняла?!

— Я не знала, извини, — испуганно и неловко оправдалась Мария.

— И ты меня прости, — Луций глубоко вздохнул. — Просто он… Впрочем, неважно, — генерал отодвинул от себя блюдо и быстро допил вино. — Да, галлы подняли бунт под предводительством Флорома и Сакровирома. Рейнский легион Клементия разобьет их.

— Тогда зачем Тиберий посылает туда тебя? Ты ведь и так постоянно в разъездах.

— Галлам на помощь выдвинулись повстанцы Бартуса. Мне нужно остановить их. Если они объединятся, подавить такое волнение будет намного сложнее. Извини, но мне пора идти: Цезарь ждет.

— Ты спешишь не к Цезарю. Ты спешишь к Марку, Луций.

— Он твой дядя. Что плохого в том, что мы с ним общаемся? Или ты забыла, кто нас познакомил?

— Я все прекрасно помню.

— Вот и отлично! — генерал вытер губы и швырнул салфетку на стол.

— Ты еще придешь, Луций? — спросила она ему вдогонку.

Он ушел, так ничего и не ответив. Мария закрыла лицо руками, несколько раз всхлипнула, но быстро совладала с чувствами и позвала рабов.

— Я помню все, Луций, помню даже больше, чем ты. Что он с тобой делает? Что он делает со мной? С нами?

Она отдала распоряжения слугам, а сама удалилась на террасу, где были разбиты огромные клумбы со всевозможными цветами. Это было ее любимое место для уединения — уединения слишком частого и слишком болезненного. Она рассматривала, как легко порхали над розами разноцветные бабочки, слушала, как монотонно жужжали пчелы и шмели, как где-то стрекотал застенчивый кузнечик. Идиллию нарушил большой ворон, который уселся метрах в десяти от нее на мраморную статую божественного Августа. Ворон крутил головой из стороны в сторону, и его глаза поблескивали, отражая дневной свет. Мария и птица некоторое время смотрели друг на друга, после чего ворон одобрительно каркнул, тяжело взмахнул крыльями, сделал круг и исчез. Ворон — птица смерти, переносящая души людей на своей спине в загробное царство. Так считалось в ее стране. Как давно это было. Она уже почти забыла, как выглядели ее родители, как она попала в рабство и стала танцовщицей, а затем и гетерой. Мария оборвала свои мысли: вспоминать этого ей не хотелось. Теперь она племянница Марка, самого могущественного человека в самой могущественной империи. По крайней мере, так думает ее Луций. Так он должен думать и впредь. В ее памяти снова возник тот страшный человек, Александр, чьи слова она не забудет никогда: