Империя - [224]

Тело Мартина задрожало, будто перед боем. Когда он пришел в себя, никого вокруг уже не было. Мартин стоял опустошенный, и эту пустоту требовалось заполнить — желательно кровью. Его шаг медленно перешел в бег. Внутри все горело, гнев накатывал огромной волной, оглушая так, что, кроме него, в душе ничего не оставалось. Запыхавшись, Мартин остановился рядом с фонтаном. В парке не было ни единой души, слышался только шелест листьев, монотонное журчание воды, падающей из верхней чаши в нижнюю, да воркование голубей: за фонтаном грязный карлик кормил огромную стаю птиц. Горбун кидал хлеб себе под ноги, а крошки нереально медленно падали на землю. Внезапно уродец кинулся к голубям, птицы испугались, захлопали крыльями и поднялись в воздух да так неожиданно, что Мартин вздрогнул. Горбун же с самодовольным видом держал в руках одного из голубей. Птица трепыхалась, пыталась вырваться, но хватка Грешника становилась только крепче. Вдруг с его лица исчезла мерзкая улыбка, он одним движением откусил несчастной птице голову и стал пережевывать ее так, что был слышен хруст костей. Кровь вперемешку со слюной стекала по его губам, к подбородку прилипло несколько перьев.

— Обожаю гнев! Один из моих любимых смертных грехов! Знаешь, Мартин, везет вам, людям: вы вправе не жить в грехе, тогда как я вынужден в нем существовать. Если бы я знал, за что вас так ненавижу…

Горбун задрал свою морду кверху и жадно потянул сквозь зубы воздух. Тушка птички упала на землю, ее лапки еще двигались, пытаясь сбежать. Мартин медленно отступил назад. Карлик поднял руку, указывая ему за спину, и заржал. На мгновение стало очень холодно, необычайно холодно, но буквально сразу все снова пришло в норму, и краски природы опять набрали свой цвет. Мартин резко повернулся. Что-то обожгло ему грудь, стало трудно дышать, легкие будто наполнились кипятком. Он ошарашенно смотрел на стоящего перед ним Константина и его друзей.

— Если честно, малыш, я даже не помню тебя, а уж тем более твою семью, — тихо произнес Константин, склонившись над его ухом.

Холодное лезвие быстро покинуло грудь Мартина и снова вошло обратно. Он пошатнулся, но Константин крепко держал его за шиворот туники. Какое-то время Мартин еще смотрел на Константина глазами, по-прежнему полными ярости, склонив голову на бок, хмуря брови и тяжело моргая, но вскоре его сознание затянуло дымкой, и вот уже перед ним был не Константин, а его мать, преисполненная гордости и сожаления.

— Мартин, сынок, — от нее исходила теплота, которую он уже давно ни от кого не чувствовал. — Я горжусь тобой и люблю тебя, помни это. Помни это всегда.

— Мартин, и мы тебя любим.

Звонкий девчачий хор сестер пронзил его слух. Он увидел, как они радостно подбежали к матери и обняли ее, а Ливия протянула ему руку, еле заметно разведя кончики губ в нежную улыбку.

Сталь снова вошла в тело. Мартин тяжело выдохнул и упал на спину.

— Готов?

— А ты думаешь, после такого можно выжить?! А, Хромоножка?! — Константин склонился над телом и на всякий случай пощупал артерию на шее. — Мертвее не бывает, — он вытер клинок о тунику убитого. — Давайте, спрячьте тело, да поживее!

Гай и Герман быстро оттащили труп в сторону и скрылись с ним в кустах под хруст веток.

— Хорошая работа, Константин.

— Работа? Я думал, ты предупредил меня по старой дружбе. Или я ошибаюсь, Александр?

Человек приятной внешности сидел на лавочке чуть в стороне от места злодеяния.

— Конечно, предупредил. Разве я могу предать друга? Разве я хоть раз подводил тебя? Если бы не я, то он бы сотворил с вами такое, что тебе и во сне не приснится!

— Спасибо! Ты ведь знаешь, что многие хотят моей смерти. Так сказать, отголоски прошлой службы.

— Да, я это знаю. И все потому, что ты выполнял свою работу более чем достойно.

— Да, я любил свою работу.

— Ты любил не работу, а то, что она позволяла тебе делать с должниками. Не стоит лгать самому себе.

— На что ты намекаешь, Александр?

— Ты обязан мне, Константин. Просто не забывай об этом и пока молчи обо всем, что случилось, — Александр поднялся с лавочки и не спеша удалился.

— Да кто вспомнит об этом никчемном человеке?! Простолюдина даже и искать не станут! Или я ошибаюсь, Александр, и это не простолюдин?! Кто он, мать твою?! Кого я убил?! — проорал Константин вслед уходящему Александру, но тот скрылся за поворотом, не проронив ни слова.

Глава XXXI ВЗРОСЛЕНИЕ МАРКУСА

— Константин, ты — идиот! Ты хоть понимаешь, что сотворил?! — лицо Антония покрылось багровыми пятнами.

— Да откуда я мог знать?! Он был в тунике простолюдина, замызганный, грязный, вообще не похожий на аристократа! — возразил Константин и тут же получил оплеуху.

— Заткнись! Заткнись, придурок! Не открывай своего поганого рта! Я предупреждал тебя, чтобы ты оставил свои прошлые замашки! Торговые дела так не делаются! Я хотел заключить договор, который обеспечил бы нас деньгами до конца жизни! А теперь наша жизнь кончена благодаря тебе, идиот!

— Я не знал, еще раз говорю! Если бы я его не порешил, он бы нас…

— Да лучше бы он вас! Все, это конец.

Антоний схватился за голову и, тряся ею, заходил взад и вперед. Этот день был худшим в его жизни. Час назад он узнал от преданного человека о том, что по Риму поползли ужасные слухи: говорили, якобы его люди зарезали Мартина — друга Луция Корнелия Августа, самого страшного человека из живущих на этой планете. Человека, который обладает огромной властью и исключительной силой и которому император полностью доверят. И самое страшное, что эти слухи оказались чистой правдой. Когда Антоний спросил — нет, даже не спросил, а просто упомянул — об убийстве, эти придурки начали наперебой рассказывать о произошедшем с гордостью и бахвальством.