Императив. Беседы в Лясках - [11]

— И здесь его вообще не знали? Даже в самиздате ничего не было?

— Нет, в самиздате был. Но его, знаете, популяризировала «Радиостанция Свободная Европа» («Радио

Свобода»). Все это услышали, и, знаете, тогда у поляков появился великолепный снобизм. Вы знаете, я это почувствовал. Когда я перешел в 4-й класс элементарной школы, начались специальные предметы (до 4-го класса был один учитель все время, а потом, когда начинаются отдельные предметы, учителя уже разные). Мой отец позвал меня и сказал: «Если ты слушаешь лекции по математике, физике, химии — учись и не морочь нам голову. Но если это польская литература, история, география, биология — рассказывай дома, что тебе говорят в школе. Мы тебе скажем, где правда, а где ложь. Но в школе об этом не говори». И вы знаете, первое, что я почувствовал, когда пошел в школу после этого, я заметил, что мне говорят не то, что дома. Мой друг тоже это заметил. Значит, мы принадлежали к клубу информированных. Не слушать «Радио Свободная Европа» — это надо быть круглым дураком — было б стыдно: как, ты не слышал? Что же ты делаешь, если не знаешь, что на «Радио Свободная Европа» сказали? Это было необходимо знать.

— А его не глушили?

— Глушили. Но были разные способы. Слушал, хотя слышно было плохо.

— То есть даже дети это всё знали?

— Конечно, и очень многие люди. Хотя, конечно, не все — были партийные, были разные люди. Но мы чувствовали, что необходимо знать «Свободную Европу». Это смешно, но мы почти все знали.

— О Виславе Шимборской…

— Она в сталинские времена несчастливо вошла в литературу: сочинила несколько стихотворений в честь советской власти, и за это потом ей было стыдно, а она была очень гордой, не хотела признавать, что виновата, поэтому она отошла от всего, никогда не включалась в дискуссии. Конечно, она была уже потом против, но никогда активно не участвовала в оппозиции. Но этот позор… Ну, вы знаете, например, есть в Польше такая независимая академия PAU[22] — ее не приняли за эти позорные стихотворения. Сказали: если кто-то хоть раз сочинил такие вещи, он недостоин. Хотя у нее уже была Нобелевская премия.

— Это Литературная академия?

— Академия Umiejqtnosci. Это с XIX века существовала такая академия для выдающихся ученых и артистов. Ее название можно перевести, как «способности» или, точнее, как «если что-то знаю, что делать», это такая мысль.

— Знания и умения?

— Да, знания и умения. Очень престижная академия, сейчас очень богатая, потому что ей вернули ее имущество — она получала много даров еще в XIX веке, это было в Кракове. И она до сих пор там есть, кажется, я тоже ее член, меня где-то лет двадцать тому назад призвали, и участвую в ее деятельности.

— Но потом Шимборская все-таки стала властительницей дум, умов, авторитетом?

— Да. Авторитетом, но не до конца. Авторитетом в поэзии, но она — это больше красота, нас же увлекала ее ирония, юмор. А нас всегда разочаровывало то, что она постоянно говорила о своей неуверенности. Надо же быть в чем-то уверенным, нельзя все время сомневаться.

^{С временным президентом Италии в 1978 г. Аминторе Фанфани, 1982 г.}

— А Милош был противоположностью, наоборот он…

— Он был очень уверен, да. Конечно, он был прежде всего метафизическим поэтом, у него были интересные, глубокие религиозные темы, он очень часто жестко высказывался и против костела как такового, но религия была в центре его поэзии и метафизика. И вечная жизнь — это была его великая проблема.

— Но и иезуистика его была очень важна…

— Да, конечно. Ну, а у Шимборской это как клавесин, знаете, это такая деликатная, тонкая игра. Если Милош играл на рояле, то она на клавесине.

— Милош — рояль, она — клавесин?

— Да, я бы так сказал.

Культура в 80-е, 90-е годы

[]

— Мы затронули польскую литературу, которая существовала тогда. Государство каким-то образом помогало всей культуре — в пропагандистских целях, каких угодно, но содержало культуру. А что произошло в 90-е годы?

— Содержало, конечно. Мне кажется, что все государства поддерживают культуру, при любом строе. Франция поддерживает, Дания, даже Великобритания. При социализме это было совсем по-другому.

В Великобритании огромные деньги идут на культуру через государственную лотерею. В Америке это проходит по-иному, особенно через частные организации. Но высокая культура без поддержки не может существовать. Я думаю, что самое главное — это то, что во времена коммунизма не было такой конкуренции, потому что не допускали многие произведения культуры из-за границы. Конечно, были исключения, но не много. А сейчас появилась огромная конкуренция. Знаете, во времена коммунизма общество было очень вертикальным, оно напоминало феодальное — наша система была больше похожа на феодализм, чем на капитализм. А в 90-е годы произошли перемены и массы получили вес, раньше этого не было, а при рынке они имеют огромное значение. И это была важная перемена. А деньгами у нас государство всегда поддерживало культуру, даже в тяжелые годы.

— А это повлияло в худшую сторону на состояние культуры?

— Можно сказать, что в худшую, потому что в новые времена культура должна быть другой. И она такая и есть. Я думаю, что то, что повлияло на культуру, это, вероятно, то, что мы живем в таком мирном обществе. Всемирные угрозы и драматизм жизни в Польше не так чувствуют, как надо чувствовать. Вспомним, что Папа Иоанн Павел II все время повторял, что жизнь имеет свой драматический аспект, а общество потребления представляет ее как веселую прогулку. И в этом огромная разница, ведь роль культуры совсем другая: она — часть развлечения, а не настоящая пища. Это пришло из Америки. А остальные аспекты не так важны. Всегда деньги на культуру выделяло государство, и это в Европе просто само собой разумеется: раньше выделял король, епископ, князь, а потом, когда их имущество перешло к государству, — государство должно это делать.