Императив. Беседы в Лясках - [10]

— А в Венецию выдвигали американцы?

— Немцы. Польша сначала не была против. Для Ярузельского, для его правительства было очень важным то, что называли нормализацией, чтобы показать, что в стране все в порядке, все спокойно, можно уже забыть…

— То есть они за вашу победу ухватились?

— Да, ухватились, а потом их это раздражало.

— Если вернуться в середину 50-х годов, когда Вайда снимал фильмы, которые вошли в мировую классику. Ему мешали?

— Конечно, мешали. Давили, вырезали кадры. Это всегда была такая борьба, мы даже гордились, если что-то вырезали — значит, мы дошли до границы.

А если ничего не вырезали — значит, картина конформистская. Это, конечно, шутка, но мы так смеялись. И Вайда в одной из своих картин — «Не виноватые волшебники», кажется так она называлась, или «Невинные чародеи» — снял очень провокационную сцену, которую, конечно, цензура с криком вырезала. Он заранее знал, что этой сцены не будет, но зато все остальное уже пропустили, не заметили.

— Эта сцена была — рассказывал кто-то — из истории про советского художника в Киеве, который очень любил продавать государству свои картины. И когда художественная комиссия заседала, постоянно на его картинах была, например, где-то в углу картины нарисована совершенно не имеющая отношения к картине собачка. Он рисовал эту собачку осознанно. После чего худсовет просил его закрасить собачку и больше никаких претензий к картине не имел.

— Это чуть-чуть похоже, только было гораздо больше, чем собачка. Там ночью пьяные молодые люди проходили мимо кладбища, а кто-то там показывал им могилы и говорил: «Вот, они украли наших покойных: они все были в Армии Крайовой, а здесь написано Армия Людова. Они украли наших предков». Ну, конечно, это все было вырезано.

— И потом это не восстановили?

— Нет, никогда.

— Но ему работать не мешали?

— Мешали, но никогда не было такого, чтобы все запретить. Ну вы знаете, всегда было все-таки уважение к искусству, в Польше с XIX века осталось, что искусство — это основа нашей идентичности. Не будет искусства — не будет Польши.

^{На съемках фильма «Год спокойного солнца» с актерами Майей Коморовской и Скоттом Уилсоном, исполнителями главных ролей, 1985 г.}

— А при этом были другие деятели искусства, которые служили власти верно?

— Не так много и не слишком хорошие. Самое важное, что не было талантливых, не было великих. Был, например, Ивашкевич[19], который разрешал власти использовать свое имя, но…

— Тоже не написал ничего такого, за что было бы стыдно?

— Нет, нет. Но есть его эпопея о революции в Украине, по ней даже сняли телевизионный сериал, довольно достойный. Правда, у него были позорные стихи в сталинские времена, это правда, и он этого очень стыдился.

— А Реймонд в какие годы писал?

— Реймонд — это до Первой мировой войны.

— Так вот получается, что польские деятели искусства в этом смысле очень сильно отличались от советских, когда много действительно великих представителей…

— Да. К счастью, этого у нас практически не было совсем. А партийные писатели все-таки были плохими писателями. Был такой момент в 60-е, в 70-е годы, когда один раз появился министр культуры, который был прекрасно образованным, толковым и мудрым человеком, но, я бы сказал, глубоко циничным. Бывший католик. С итальянской фамилией Вильгельми. Он заметил правильно, что партия потеряла ведущую роль в культуре, и пробовал это вернуть. Говорил, что Шостакович, Прокофьев стали великими, потому что это она, партия, сделала их великими. Да, это правда, что партия их поддерживала, помогала, посылала за границу.

— Но, в случае с Шостаковичем, и травила тоже.

— Ну и травила, конечно. И с Прокофьевым тоже так было. Так что, с одной стороны, он это заметил и обещал партии, что он, Вильгельми, вернет партии эту роль. Он начал преследовать популярных оппозиционных писателей, но вытащил по-настоящему великого, о котором просто мир чуть-чуть забыл, и надеялся, что он доведет его до Нобелевской премии. Но не успел.

— Ивашкевича?

— Нет. Ивашкевич этого хотел бы, но Ивашкевич был слишком связан с властью. Это был автор исторических произведений, человек из Харбина, а вообще-то поляк, который родился в Китае, многие годы прожил в Тибете — Теодор Парницкий[20]. Абсолютно первого уровня писатель.

— Он и сейчас остался в мировой литературе.

— Конечно. Но он не мог бы добиться лучшей позиции, если бы его поддержали, прежде всего если бы кто-то снял картину. Снята была одна очень хорошая телевизионная картина на основе его романа, но этого недостаточно, надо было бы снять большую картину. И это планировал министр, он думал, что добьется этого.

— Он не успел долго пробыть министром?

— Да, произошел несчастный случай, просто невероятно — разбился самолет, когда он возвращался из Болгарии, чтобы получить номинацию. Он был заместителем министра культуры без министра культуры — министра долго не было. Партия его тоже боялась — он был слишком интеллигентным. Они ему не доверяли. И правильно.

^{С Тадеушем Брадецким на премьере фильма «Константа», 1980 г.}

— А какую роль играли тогда Вислава Шимборская[21] и Чеслав Милош?

— Милош был в эмиграции, так что он был под запретом, нельзя было вообще о нем упоминать. Он жил в Лос-Анджелесе, нет, в Беркли.