Im Kreuzvisier - [4]
«Глупый вопрос- конечно, плавает. Я бы не хотел быть в его шкуре. Самое страшное- это жажда. Чёрт, мы должны во что бы то ни стало завтра его вытащить!»…….
И Макс плавал и плавал на своём надувном плоту, три дня и две ночи. Товарищи бегали то к Понтию, то к Пилату, орали в телефонные трубки, торчали в штабах, немецких и итальянских и наконец добились своего: они плучили гидросамолёт Савойя.
Перед стартом спасательной операции Гюнтер произнёс:
«Прикрывать эту картонку будет один шварм. Я сам поведу заднюю пару. Если итальяшки хоть на волосок отклонятся от курса, я расстреляю их и отправлю купаться к Максу.»
На третий день их шварм кружил над водным аэродромом и ждал, когда взлетит гидросамолёт. Потом они сомкнули строй и полетели следом, прикрывая его. В эфире царило молчание. Все глаза следили за стрелками компасов. Курс был точен. Впереди летели Петер и Зиги. Наконец они достигли нужного места и начали кружить.
«Чёрт, он больше не стреляет, где же он?»-проговорил Хенн.
«Ищем, ребята, ищем…»- успокаивал Гюнтер.
Они искали желтое пятно на водной поверхности и не находили.
«Поищем немного южнее, ночью был сильный ветер…»-начал Зиги.
«Нашёл!!!»- вдруг заорал Хенн по радио.
«Где?!!»
«Слева, жёлтое пятно, надувной плотик!»
Гюнтер, не отходивший от Савойи ни на метр, указал ей вниз. Савойя приводнилась, замедлила ход и подошла к плотику, пропустив его между своими поплавками. Потом они втащили что-то внутрь. Шварм кружил сверху, Савойя снова взлетела.
«Слава Богу, получилось!»
Через час все стояли у его постели в лазарете. Он не мог говорить. Врач сказал, что они могут находиться с ним не более пяти минут. Его руки, лицо, плечи были синими, розовыми, фиолетовыми от морской воды. Он открыл глаза и попытался улыбнуться. Они стояли вокруг и молчали. Сестра наложила ему первые повязки и он тихо застонал. Потом ему сделали укол и он попытался заговорить:
«Там… были… катера. Я… не… стрелял. Не хотел… сдохнуть… в… плену!… Никогда больше… над… водой. Никогда… больше… Никогда!»
«Всё уже в порядке, Макс», произнёс Гюнтер. «Теперь просто поспи, ты очень нужен нам, нужен, как никто другой!»
Но Макс больше не проснулся. Через некоторое время он умер.
У американцев было всё- в то время как у немцев в их воздушных частях почти ничего. За первые дни в Трапани приземлились три группы, общим числом примерно в 70 машин. Через три дня в этих группах насчитывалась лишь горстка исправных и готовых к вылету стодевятых. Поле в Трапани было уже давно перепахано ковровыми бомбардировками четырёхмоторных бомбардировщиков. Некоторые воронки, которые находились на взлётно-посадочной полосе, были засыпаны и при помощи всяких уловок и хитростей полосой ещё можно было пользоваться. Взлетать и садиться можно было только по зигзагу. При этом лётчик должен был владеть машиной в совершенстве.
Американские танки Шерман после высадки на южном побережье уже достигли Палермо. Западная часть острова в тактическом плане «зависла в воздухе».
И вот в один прекрасный день они снова прилетели- примерно 500 бомбардировщиков и 200 истребителей прикрытия. Из Трапани навстречу им стартовала группа из четырёх машин: майор, адьютант группы, Хенн и Херберт. Они находились в своих 109 на высоте 8000 метров, когда подошёл вражеский строй. Лайтнинги и Куртиссы, рыскавшие под ними, тщетно искали немцев. Экипажи бомбардировщиков распевали в своих машинах «Лили Марлен», открывая бомболюки. Они разнесли аэродром Траппани вдребезги и гиганский дымовой гриб над полем стоял ещё потом многие часы. Потом они, не нарушая строя, сделали левый разворот и отправились восвояси. Для немцев шутки кончились- полоса их аэродрома стала абсолютно непригодной для посадки. В этом у них не было ни малейших сомнений.
«Ну что, Хенн, попробуем атаковать?»- внезапно сказал Херберт.
«Давай»- ответил Хенн и подошёл к нему ближе.
Они уже были вдвоём, майор и адьютант уже где-то выбирали себе другие цели. Замыкающая вражеская группа примерно из 120 самолётов как раз пролетала над побережьем острова Мариттимо курсом на Африку на высоте 5000 метров. Два пилота, приближающихся к врагу сзади, явно были оптимистами. У них оставалось бензина примерно на полчаса полёта, их аэродром был уничтожен и они летели над водой в 50 километрах от Сицилии за идущими домой бомбардировщиками. Стрелки бомберов открыли по ним огонь ещё с расстояния в 2000 метров.
«Я беру левого крайнего, а ты угробишь правого!»- скамандовал хауптманн.
«Viktor!»-ответил Хенн-«Понял.»
Но ни у стодевятых, ни у бомберов ничего не получилось. Но они хотя бы попытались атаковать: два Мессершмитта против 120 Боингов! Но теперь пора было подумать о посадке. Хенн нажал кнопку передатчика и сказал:
«У меня горит красня лампа. Топлива только минут на десять. Куда будем садиться?»
«Не переживай! Если эта лампочка тебе мешает, просто закрой её пальцем. Мы сядем на запасном аэродроме «Дора».»
«Хорошо.»
Хенн попытался отыскать на карте место назначения. Где эта «Дора»? Ага, вот она- Салеми, между Марсалой и Трапани.
Скоро они увидели под собой пшеничное жёлтое поле, заваленное неубранной после сбора урожая соломой. На нём был выложен посадочный знак. Ни одного человека не было видно. Никто не стрелял зелёными ракетами, давая «добро» на посадку. Кто там внизу- американцы или ещё немцы? Ни один из пилотов этого не знал. Но надо было садиться. Рано или поздно всем приходится спускаться- ещё никто не остался наверху. Хенн выпустил шасси, опустил закрылки наполовину для снижения скорости и начал заходить на посадку.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.