Икона - [15]

Весть о девушке, окаменевшей из-за богохульства, разлетелась по Чекалину за два дня. К старенькому дому номер сорок шесть на Волобуева повалили со всех сторон города, пользуясь тем, что милиция пока не обращала на странное событие внимания.

За забором стояли с горящими глазами и бьющимися сердцами миряне – что верующие, что неверующие – разных профессий, разного уровня образования и культуры.

Люди пересказывали друг другу и новичкам историю о чуде, подобном которому не было много тысяч лет – с того дня, как обратилась в соляной столп, стоящий доныне на Святой Земле, жена праведного Лота, оглянувшаяся, невзирая на запрет Бога, на огненную гибель порочных городов Содома и Гоморры.

Священство сюда не заглядывало: власти за излишнее любопытство запросто могли лишить их и возможности служить, и самой свободы. Но к ним с вопросами потянулись люди, и не было у преследуемого советской властью духовенства более благодарного и чуткого слушателя, чем те, кто побывал у сорок шестого дома на Волобуева.

Первым из Вериной компании крестился Совдеп Гасюк, ставший Сергеем. Вслед за ним, как хвостик, окунулась в иорданскую купель Ида, принявшая имя Ирина. В один день отказались служить сатане, плюнули на него в сторону запада и надели дешёвые нательные крестики Лёва Хайкин и Лёша Герсеванов. А Света Терпигорева и Полина Филичкина крещены были во время войны у некоего отца Сергия. Обе помнили это смутно, но – помнили.

Первая литургия далась им всем нелегко. С удивлением оглядывались они на старушек, немощных на улице, а в церкви стоявших крепко, будто они воительницы Христовы. Откуда в них такая сила, такая выносливость, такая высота веры? Поклон за поклоном, крестное знамение за крестным знамением, и всё стоя на усталых ногах с узлами проступающих чёрных вен, – все четыре часа богослужения, во время которого ни одно слово не понятно первопришедшему в храм мирянину.

День ото дня чекалинские церкви принимали под свои купола всё больше и больше бывших безбожников. Пытаясь объяснить себе окаменение Веры Карандеевой, они терялись в дебрях предположений, одно невероятнее другого, и находили ответ только в одном: Бог существует. Иначе ничего не объяснить. Именно в это время познаёт Его Карандеева Вера… прямо среди них.

Испуганные скандалом на Волобуева, городские и областные власти спохватились и послали в опасный дом, затягивающий советских граждан в религиозный омут, наряды милиции.

Молодые ребята в форме вызвали у людей недоумение: они-то что здесь делают? Но удивление длилось несколько мгновений: борьба с религией же! Как это мы забыли за три дня?

– Неужто погонят? – зашепталась толпа и перестала заглядывать в чёрные окна дома, скрывающего окаменевшую девушку.

Погнали.

– Разойдись! – закричали мощные басы. – Нечего глазеть! Разойдись по домам!

– А что такое, милки? – залепетала маленького роста старушка. – Вы её арестовывать хотите?

Неприветливый капитан хмуро глянул на него и процедил:

– Если притворяется, то арестуем. Если нет – в психлечебницу определим.

– А если не притворяется и не психическая? – крикнул из толпы парень.

– Там посмотрим, – сурово ответил капитан. – Разойдись, я сказал! В тюрьму захотели?

– Да что тут такого – у забора постоять? – громко спросила дородная женщина в сером пуховом платке и тёмно-коричневом зимнем пальто.

– Запрещено исполкомом, – отрезал капитан. – Ещё вопросы имеются? Если да – в «воронок» по одному.

Залезать в «воронок», несмотря на явленное чудо, немного пострадать за Христа никто не захотел, и вскоре улица Волобуева, к мрачному удовлетворению капитана, опустела. Он выставил часового у калитки и с четырьмя милиционерами зашёл в холодный тёмный дом. На всякий случай вытащив из кобуры пистолет и взведя курок, капитан сделал несколько шагов по сенцам, по кухне и встал на пороге гостиной.

Никто здесь не убирал, и безпорядок на столе, запах от гниющей пищи вызвал лёгкий приступ тошноты. Мелькнула мысль, что надо бы прислать сюда уборщицу, чтобы вынесла отбросы на помойку и протопила избу. Тихо. Прямо ни шумка, ни шелеста.

Посреди комнаты стояла девушка с открытыми глазами. К груди прижала обеими руками икону ликом наружу. На завитых распущенных волосах отдыхал бледный луч солнца, вырвавшийся с улицы из-за занавески. Не вздрогнет подол нарядного платья. Не шевельнутся губы.

– И, правда, что ль, окаменела? – вырвалось у капитана, до последнего мгновения уверенного в том, что слухи врут.

Его слова взорвали мертвейшую тишину. Милиционеры, как один, вздрогнули.

– Глубоков! – позвал капитан, не в силах оторвать от живой статуи глаз. – Пойди, проверь, чего она там, дышит?

– А чего я… – тоном уличённого в проказе школьника начал было вызванный милиционер, но тут же смолк, сам испугавшись смелого своего отказа.

Капитан недвусмысленно повёл пистолетом.

– Не рассуждать.

Глубоков набрал в грудь побольше воздуха, как перед погружением в воду, и, шаркая сапогами по деревянным половицам со скомканными половиками, направился к девушке. Встал перед ней, протянул руку, вытянув указательный палец. Ткнул. Перевёл дух.