Ихтис - [59]

– Все хорошо, Степа… Только как же мы теперь?

Черных повернул ключ в замке зажигания. Двигатель послушно зарокотал.

– Выберемся, – глухо проговорил Степан и потихоньку, почти вслепую начал сдавать назад. Под колесами хрустело, уцелевшая фара щурилась во мраке, оранжевым лучом била в сосенку, упавшую на дорогу трухлявой головой. Поставив внедорожник на ручник, Степан выбрался из кабины. Фара светила ему в спину, и черная тень Степана поплыла впереди, будто темный двойник, указывающий дорогу. Вот крест-накрест перечеркнула сосну, вот острый сук пропорол черную грудь двойника и окостеневшим плаьцем указал на Степана. По ветвям пронесся мертвящий шепот: «Сте-епушка…»

Степан оглядел пляшущую тьму. Внедорожник надсадно пыхтел, выбрасывая белесые выхлопы. Вокруг него обступили великаны – сосны и кедры, прямые, обряженные в черные сутаны, словно собравшиеся на поминки по старцу, чье распотрошенное тело все еще лежало на полу Окаянной церкви. А Слово… Был ли толк от того страшного ритуала? Степан не знал. В стороне издевательски хохотнул гром, на лицо брызнул дождик, и Степан в раздражении вытерся.

– Врешь. Не сдамся! – он погрозил лесу кулаком. Бесы присмирели, тенями залегли по оврагам и ждали: что сделает теперь человек? Отпустит ли его деревня или обовьет сейчас скрюченными руками-ветками, утянет обратно?

Сдвинув брови, Степан подлез под сосну. На плечи тут же посыпалась труха, подошвы поехали по глине, но руки нащупали почти окаменелые, вывернутые корни и прочно уперлись в них.

– Не сдамся, – повторил Степан, давя зубы до хруста в челюсти. Поднатужился, выдохнул и своротил сосну с дороги. Она резанула его по щеке острым сучком и ухнула во мрак, распавшись на труху и щепки.

Вернувшись в машину, Степан заблокировал двери, на всякий случай проверив, не шмыгнула за ним пронырливая тень? Нагнулся и посмотрел под соседнее кресло, с волос скатилась капля, упала на губы. Степан встряхнулся, как дворовый пес, и обернулся назад: у жены оказались глаза покойного Захария. Бросило в пот.

– Сгинь, нечисть! – прошептал он и поднял руку, чтобы перекреститься. Ульяна тотчас сжалась, состроила плаксивое лицо и протянула:

– Степа-а! У тебя кровь на щеке…

Он машинально поскреб щетину. Из зеркала на него глянул бес: мохнатые брови прыгают над глубоко запавшими глазами, ноздри раздуваются, борода трясется, чуть повыше щетины царапина во всю щеку.

– Как дочка? – спросил бес голосом Степана.

– Уснула, ангел наш, – ответила Ульяна и погладила ладонью лежащий на коленях куль. Дыхание Акулины было сиплым, но ровным. Отвернув зеркало, Степан вдавил педаль газа в пол. Колеса взрыхлила влажную глину, и в лобовое стекло забарабанил дождь.

– Прорвусь.

Внедорожник пополз вперед.

Дождь зарядил сильнее, но не рассвирепел, не превратился в ливень. Тревожно и гулко колотил в крышу, заливал стекла и косой стеной перекрывал путь круглому пятну света, ползущему впереди.

Лунными плошками подмигнул семафор. Внедорожник перевалил через переезд, загромыхал на стыках, а дальше дорога становилась ровнее и шире, фара выхватывала потертую полосу разметки, а впереди далекими светлячками загорались неспящие глаза Гласова. Степан переключился на четвертую передачу, приободрился, дышать стало легче. Зарницы вспыхивали над тайгой. Акулина спала и улыбалась во сне.

Дорогу до больницы Степан нашел бы и с закрытыми глазами. Старинное здание, бывшее когда-то дворянским особняком, обросло уродливыми пристройками, лишилось гипсовых ангелочков, зато обрело вывеску: «Гласовская районная больница». На парковке хватало мест, и Степан оставил машину у фонарного столба, рядом с подержанной легковушкой.

Акулина захныкала, почувствовав, как ее вытаскивают из теплой кабины на холод. Степан прижал ее к груди и погладил по затылку.

– Ничего, моя рыбонька, – ласково проговорил он. – Вот и прибыли. Все, как папка обещал. А если папка обещал – никакая сила не удержит.

И прикусил язык, наткнувшись на внимательный взгляд Ульяны.

«Ведьма», – промелькнуло в голове. Степан нахмурился и широким шагом, перепрыгивая сразу через две ступеньки, поднялся по лестнице. Двери шарахнули за спиной, тоскливо звякнул колокольчик, и задремавшая на стойке регистраторша вздернула голову и сонными непонимающими глазами воззрилась на ночного гостя.

– Дежурит кто по детскому отделению? – спросил Степан, оглядывая пустой холл. Лампы голубели, рябила в глазах шахматная плитка. Он сморщился, ощутив покалывание в висках. Такое мельтешение вполне могло спровоцировать приступ, а этого допустить нельзя, только не сейчас.

– Федор Александрович, – донесся будто из-под воды усталый голос регистраторши.

– Кузнецов? – спросил Степан.

– Да.

– Зови срочно, – Черных тряхнул головой, прогоняя возникший в ушах звон, и дождевые капли полетели с его кудрей на разложенные журналы. Регистраторша сгребла их в охапку и рассовала по нижним полкам. – Скажи, Степан Черных спрашивает.

– А ваша карта… – начала регистраторша.

– Зови! – перебил Степан и стукнул кулаком по стойке. – Не видишь, дочь у меня больна? Засужу!

Регистраторша пискнула и подскочила. Взгляд метнулся в сторону, заюлил: бежать за врачом или сразу жать тревожную кнопку? Степан дрожал, по лицу катилась вода и пот. Акулина спала, свернувшись в одеяле котенком. Потом в пустом коридоре раздались шаги, и знакомый голос окликнул: