Игра в классики. Русская проза XIX–XX веков - [166]
Ураган. Как известно, 14 апреля 1922 года Толстой опубликовал «Письмо Чайковскому», где объявил о своем разрыве с эмиграцией. Он возглавил Литературное приложение к газете «Накануне», которая издавалась группой т. наз. сменовеховцев, пропагандировавших политическое примирение с Советской Россией. Газета заявляла, что находится над схваткой, – но финансировалась она из России, и курировал ее советский полпред Крестинский. Целью Кремля при учреждении «Накануне» был раскол эмиграции и возвращение интеллигенции. Несомненно, Толстому было обещано, что газета будет политически нейтральна и что он станет в ней полноправным хозяином. На деле его приложение оказалось лишь придатком к просоветскому изданию, которое неуклонно делалось все более одиозным, сервильным и все более постылым для Толстого.
Газета окончательно скомпрометировала себя во время эсеровского процесса, и редакция ее раскололась. Один из организаторов сменовеховства, Ю. Ключников, ушел из нее, возмущенный тем, что «Накануне» поддержала большевистский суд. Толстой, попавший в газету через Ключникова, собрался было уйти тогда же. Но ее советские заправилы не отпускали писателя – морочили ему голову, обещая журнал, где он был бы настоящим хозяином. Это позволило бы ему избавиться от контроля со стороны ненавистного главного редактора Григория Кирдецова – бывшего белого журналиста, который теперь во всем подчинялся Советам. Осенью 1922-го, в самый разгар эсеровского процесса Толстой решился ехать в Россию – но Горький прислал ему остерегающее письмо:
В Петрограде арестован Замятин. И еще многие, главным образом – философы и гуманисты: Карсавин, Лапшин, Лосский, и т. д. Даже – Зубов[396], несмотря на его коммунизм, видимо за то, что – граф.
Старому большевику, недавно убитому кем-то в Лондоне, князю Кугушеву, один мудрый уфимский мужичок сказал:
– Да ты – князь, стало быть? Это – плохая твоя примета, и лучше бы тебе кривым быть на один глаз!
Так-то[397].
Толстой не поехал – послушался предупреждения. Теперь он отнюдь не рвался в Россию, а сидел и сидел в Берлине, действуя раздражающе на эмиграцию, вокруг него клубились скандалы.
Набоков входил в организованное А. Дроздовым «Веретено» – другое, также примиренческое содружество писателей, художников и музыкантов, пытавшееся встать «над схваткой»; содружество, объединявшее эмигрантскую творческую молодежь с группой советских писателей. Туда приглашали накануневцев; посетил его заседание и Толстой.
В ноябре 1922 года, из-за беспрецедентно грубого нападения «Накануне» на Эренбурга в статье Василевского «Тартарен из Таганрога», произошел раскол «Веретена». Через две недели, 12 ноября, в день выступления Толстого на вечере содружества, ряд его активных участников, осуждающих беспринципное поведение главного редактора «Накануне», покинули «Веретено» и перешли в отчетливо антибольшевистское издательство «Медный всадник» С. А. Соколова-Кречетова[398]: Бунин, Сирин (Набоков), Вл. Амфитеатров-Кадашев[399], С. Горный[400], И. Лукаш[401], Г. Струве[402] и др. Молодежь образовала свой орган «Веретеныш», полный сатирических нападок на Толстого, карикатур и т. д. Оставшийся в «Веретене» Дроздов в 1923 году стал публиковаться в «Накануне» – зато Толстой печатал свой «Ибикус» в дроздовском журнале «Сполохи». В том же году и сам Дроздов, и наиболее видный его сотрудник Глеб Алексеев тоже вернулись в Советскую Россию.
Крандиевская в своих мемуарах утверждала, что Толстой равнодушен был к тому, что пишет о нем пресса. Но юноша Набоков увидел, кажется, совершенно другую картину – тяжело раненного человека:
Не удивившись вовсе появлению Мартына, которого он не видел с весны, Бубнов принялся разносить какого-то критика, – словно Мартын был ответственен за статью этого критика. «Травят меня», – злобно говорил Бубнов, и лицо его с глубокими глазными впадинами было при этом довольно жутко. Он был склонен считать, что всякая бранная рецензия на его книги подсказана побочными причинами – завистью, личной неприязнью или желанием отомстить за обиду. И теперь, слушая его довольно бессвязную речь о литературных интригах, Мартын дивился, что человек может так болеть чужим мнением… (241)
Этот второй портрет Бубнова относится к осени (герой не видел его с весны, а лето и начало осени батрачил на юге Франции). У Набокова глухо говорится о некой кампании против Бубнова в прессе – но не о ее причинах. Политическая история, разыгравшаяся вокруг его сменовеховства, в «Подвиге» не упоминается вообще. Герой противостоит Бубнову, потому что оба влюблены в одну и ту же девушку.
Второй набоковский портрет Бубнова стилизован в риторике катастрофы:
Бубнов сидел на постели, в черных штанах, в открытой сорочке, лицо у него было опухшее и небритое, с багровыми веками. На постели, на полу, на столе, где мутной желтизной сквозил стакан чаю, валялись листы бумаги. Оказалось, что Бубнов одновременно заканчивает новеллу и пытается составить по-немецки внушительное письмо Финансовому Ведомству, требующему от него уплаты налога. Он не был пьян, однако и трезвым его тоже нельзя было назвать. Жажда, по-видимому, у него прошла, но все в нем было искривлено, расшатано ураганом, мысли блуждали, отыскивали свои жилища, и находили развалины (Там же).
Настоящее исследование Е. Толстой «Ключи счастья» посвящено малоизвестному раннему периоду творческой биографии Алексея Николаевича Толстого, оказавшему глубокое влияние на все его последующее творчество. Это годы, проведенные в Париже и Петербурге, в общении с Гумилевым, Волошиным, Кузминым, это участие в театральных экспериментах Мейерхольда, в журнале «Аполлон», в работе артистического кабаре «Бродячая собака». В книге также рассматриваются сюжеты и ситуации, связанные с женой Толстого в 1907–1914 годах — художницей-авангардисткой Софьей Дымшиц.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.