Игра в классики. Русская проза XIX–XX веков - [165]
Зарисовка мэтра Бубнова – это очень точный портрет Алексея Толстого в Берлине. Можно документально подтвердить и лоб, и подбородок, и глубокие глазницы, и цвет глаз, и галстук-бабочку, и трубку. Характерные театрализованные жесты Бубнова (например, прикрывание глаз ладонью) напоминают жестикуляцию булгаковского персонажа – Измаила Александровича Бондаревского из «Театрального романа», в котором с легкостью узнается Толстой. Только возраст сбавлен (Толстому в 1922 году было 39), возможно, чтобы сделать более вероятной любовную ситуацию Бубнова, по сюжету – вначале удачливого соперника героя. При этом слава писателя, как и его прототипа, заслуженна, речь аппетитна, критерии высоки – это Пушкин, которого он обожает и блестяще цитирует. Единственное, в чем его можно упрекнуть, – это литературная ревность: он царит над малоспособной молодежью и мрачнеет от талантливых вещей, написанных молодыми.
«Рыцарь». Предыстория отношений Толстого и Набокова хорошо известна. В 1916 году Толстой посетил Англию в составе группы журналистов, возглавляемой Владимиром Дмитриевичем Набоковым. Толстой, не знавший английского, держался рядом с Набоковым, который представил его своим знакомым – многочисленным английским политикам. В том же году Чуковский привел Толстого в гости к Набокову-отцу, и тот зарифмовал трудное слово Африка:
Набоков-отец показывал Толстому ранние стихи сына, советовался.
Семья Набоковых эмигрировала в 1919 году из Крыма – сначала в Лондон, где разделилась: юноши – Владимир и его брат Сергей – начали учиться в Кембридже, остальные переехали в Берлин (с сентября 1921 года – Зексишештрассе, 67, Вильмерсдорф). Еще до того Набоков-отец посещал эмигрантский Париж, общался там и с Толстым, и с Буниным. Поселившись осенью 1921 года в Берлине, Толстой посещал Набоковых[393].
Набоков-старший был воплощением либеральной России. Юрист-криминолог, один из основателей партии кадетов – второе лицо в партии после Павла Николаевича Милюкова, глава либеральной газеты «Речь», бывший депутат Учредительного собрания и министр юстиции Крымского правительства (1918–1919). 28 марта 1922 года в филармонии в Кройцберге он погиб, заслонив собой Милюкова от пуль черносотенцев Шабельского и Таборицкого. Будущий писатель вернулся к семье в Берлин, откуда мать с сестрами переехала затем в дешевую Прагу, где у эмигрантов было правительственное пособие. А Владимир Набоков остался в Берлине.
В пятом номере берлинской газеты «Накануне» напечатан был некролог Алексея Толстого Владимиру Дмитриевичу Набокову под названием «Рыцарь».
Взволнованный голос пробормотал в телефонную трубку: – Ужас… ужас… Убит на месте Набоков.
Потрясенное сознание, протестуя, не веря, не допуская, вызывает у меня живой образ живого человека. Я его вижу: рослый, красивый, гордый, быть может, слишком не по нынешним временам красивый и гордый человек, из породы отчаянных: Владимир Дмитриевич Набоков.
Человек с высокой душой, с возвышенным умом. Про таких людей говорят устаревшее ныне слово: «Рыцарь». Да, я знаю. Жил он мужественно и честно и умер так, как умирают люди, имя которых заносится в золотые списки бессмертия: защищая чужую жизнь, своего политического противника. Когда он схватил убийцу за руку, – людишки, эти все друзья, борцы, благороднейшие личности, исчезли, как пыль. В опустевшей зале боролись рыцарь и убийца.
А другой убийца подошел к рыцарю и выстрелил ему в сердце.
Черные руки, черные не от земли, не от работы, – от черной, скипевшейся в ненависти крови, протянулись за новой жертвой, отняли высокую жизнь.
Вы, стреляющие сзади, убиваете самих себя. Ваше дело – черное, проклятое. И смерть Набокова лишь с новой силой поднимает сердца на защиту от черных рук Великомученицы России[394].
На вечере памяти В. Д. Набокова в Доме искусств в Берлине 2 апреля Толстой также выступал с воспоминаниями о покойном, как можно видеть из газетного отчета – очевидно, принадлежащего А. Ветлугину.
А. Н. Толстой с присущим ему тонким юмором рассказал о своем знакомстве с В. Д., совместной поездке в Англию в 1916 г., представлении английскому королю, посещении английских передовых позиций, подчеркивая проявлявшуюся при всех обстоятельствах гармоничность облика В. Д. «Это был ритмически сделанный человек… Лучший образец русской расы»[395].
В «Подвиге» есть любопытный пассаж, на основании которого можно предположить, что в Берлине был период, когда Набоков-младший сблизился с Толстым: «…а так как Бубнов не знал ни одного языка, кроме русского, то для собирания некоторых материалов, имевшихся в Государственной библиотеке, охотно брал с собою Мартына, когда тот бывал свободен» (200–201). Возможно ли, что юный поэт занимался библиотечными розысками для бубновского прототипа – в качестве то ли его референта, то ли переводчика, – подбирал ему, скажем, статьи о летательных аппаратах для «Аэлиты»? Если что-то подобное действительно было, то скорее всего после того, как Набоков-сын окончательно вернулся в Берлин весной 1922 года, и до того, как Толстой стал персоной нон грата в глазах эмигрантов.
