Игра с огнем - [46]

Десяток фальшивых радостных улыбок спустя фотограф решает, что эту картину он отснял.

– Пары, пары, пожалуйста, пары! – кричит он, щелкая пальцами.

Ассистентка отводит нас к бежевому диванчику в углу, на который она усаживает Тоби и Мэри-Кейт, распределяя огромное облако ее фаты у него на коленях. Их окружают пары друзей жениха с подружками невесты: Джесси бочком придвигается к Чарли. Фей устремляется к своему кузену. Остался только Джонатан, и мысль о том, что он меня обнимет на сколько-то там минут ради удачного снимка, меня нервирует. Я беспомощно оглядываюсь на Мэри-Кейт, которая бросает взгляд на Джонатана.

– Фей, поменяйся с Сашей, – распоряжается Нэнси, вмешиваясь в процесс. – Так брат невесты будет с сестрой жениха. Хороший кадр, ведь правда?

Церемония традиционна, и, будь я в лучшем настроении, она показалась бы мне красивой. Но я хочу сбежать. Джонатан стоически держится рядом с Чарли, шафером Тоби, сосредоточив внимание на счастливой паре. Я кошусь в глубину зала, где остальные одинокие подружки Мэри-Кейт без сомнения тоже ненавидят каждую минуту этого сиропного кошмара. Когда церемония заканчивается, я проскальзываю сквозь толпу и устремляюсь в туалет. Мне просто нужно на секундочку остаться одной, для декомпрессии.

Туалет отделан белым мрамором. Я захожу в первую кабинку, опускаю крышку унитаза, тяжело сажусь и наклоняюсь, обхватывая ладонями щеки. Дыши, говорю я себе. Просто дыши. Мысли бегают по кругу: первый поцелуй в Париже; знакомство с родителями; его легкая уверенная улыбка. А потом картинка меняется: лицо Джонатана в телефоне Джорджи, глянцевые розовые губы Кэссиди, двести пятьдесят тысяч подписчиков, которые каждый день расточают ей лайки и похвалы. Это слишком.

Я слышу, как открывается дверь и по полу стучат еще две пары каблуков; они останавливаются у раковин и зеркала.

– В жизни не угадаешь, что мне сказала Кэрол, – говорит одна, понижая голос ради сплетни.

Кэрол – это тетя Джонатана.

– Про нос Мэри-Кейт?

– Нет, она очень застенчива. Она в этом не сознается.

– А. Тогда о чем?

– Видела ту высокую подружку невесты?

Я включаю внимание. Что?

– Какую?

– Темные волосы, большая грудь?

Меня разрывает между желанием открыть дверь и появиться – и стремлением остаться на месте. Я понимаю, сейчас будет грязь. Упираюсь локтями в коленки и прислушиваюсь изо всех сил, что же будет дальше.

– Это девушка Джонатана. Ее мать, судя по всему, что-то вроде русской невесты по почте. Ее выбрали по каталогу, и все такое…

– Нет…

– Ага. Представляешь?

Какая-то часть меня поверить не может, что моя тайна так разошлась по семейству Колтонов. Но другая часть чувствует себя наивной дурочкой из-за того, что надеялась, будто можно вечно удерживать все в секрете. Конечно, или Джонатан рассказал, или Мэри-Кейт сболтнула, или Тоби. Конечно, такое должно бежать впереди меня – не то, что я матчмейкер, не то, что получила диплом Нью-Йоркского университета с отличием. Конечно, гадости распространяются быстрее всего.

– Какая мерзость, – продолжает одна. – Я и не знала, что Джонатан с кем-то встречается.

– Ну ясно, что они стараются ее особо не светить.

Сплетницы умолкают, наверное, красят губы или взбивают волосы. Теперь все понятно. Мне здесь не место. Я могу стараться изо всех сил – взять платье у дочери будущего конгрессмена, накрасить лицо до неузнаваемости, сидеть сложа руки, пока Джонатан мне изменяет, – но я никогда не стану одной из них. Я не худая, не блондинка, не из хорошей семьи. Так что толку пытаться? Я встаю, отпираю кабинку и подхожу к средней раковине между двумя женщинами.

– Прошу прощения, – говорю я, открывая кран и подставляя руки под струю.

Я смотрю в зеркало и встречаюсь глазами с девушками, растягивая губы в нагловатой улыбке. Обе средних лет, с легким загаром, с пигментными пятнами на груди, а из ушей свисают жемчужины размером с ноготь большого пальца.

– Я невольно услышала, что вы тут говорили про девушку Джонатана.

У них расширяются глаза и раскрываются губы, точно они собираются извиниться. Я наслаждаюсь каждой секундой. Мне совершенно пофиг. Я закрываю кран, беру скатанное рулончиком пушистое белое полотенце с полочки под зеркалом и разворачиваю его, резко дернув запястьем.

– Но, прежде чем говорить о мерзостях, просто поймите, что я не сплю с кем попало, как некоторые ваши родственники.

Та, что поменьше ростом, втягивает воздух, почуяв сплетню.

– Вы о ком?

Я вытираю руки полотенцем и бросаю его в корзину.

– О, о Фрэнке. Нэнси. Джонатане. Вся семья само очарование. Представьте себе, с каким облегчением я поймала Джонатана на измене, бросила – и мне больше не надо быть частью всего этого.

Я перекидываю волосы через плечо и выхожу из туалета, а у них отвисают челюсти. Если эта семья меня чему и научила, так это тому, что, ведя себя хорошо, ничего не добьешься. Меня изумляет собственная смелость. Вообще-то я не из тех, кто разбалтывает секреты, но никаких угрызений совести я не чувствую. Вместо этого я ощущаю только прекрасную безграничную свободу.

Вернувшись в зал, я прохожу мимо официантов в бабочках, разносящих серебряные подносы с фирменным напитком Мэри-Кейт и Тоби – каким-то девчоночьим пойлом из шампанского с лимоном, – и иду к открытому бару за очень холодным грязным мартини с водкой. Я прошу сделать очень, очень, очень сухой, с тремя оливками. Звук льдинок в шейкере успокаивает нервы. Бармен наливает коктейль и протягивает мне; бокал полон до краев и дрожит от поверхностного натяжения. Я отпиваю и обнаруживаю, что напиток достаточно крепок и позволяет прорваться сквозь джазовый квартет и гул голосов, эхом разносящийся по залу. Я благодарю бармена и направляюсь к пустому столику в углу.