Игра на разных барабанах - [57]

Когда в камине уже хорошо разгорелся огонь, они взялись за приготовление ужина — как сыгранный дуэт: она мелко резала чеснок, он, сполоснув листья салата, колдовал над заправкой. Она накрыла на стол, он откупорил бутылку вина. А еще это напоминало доведенный до совершенства танец, в котором отточенные движения партнера настолько предсказуемы, что перестают замечаться. Партнер тогда уходит на второй план, будто танцуешь сам с собой.

Потом улегшаяся возле камина Рената дремала, а на ее курчавой, как проволока, шерсти плясали рыжие отсветы огня. Коротать вдвоем нескончаемый вечер показалось им невмоготу, от такой перспективы становилось муторно, как от тяжести в желудке после обильного позднего ужина. Он невольно покосился на телевизор, а ей вдруг страшно захотелось залезть в горячую ванну, но поскольку то был не совсем обычный — первый после того, что случилось, — вечер, у них еще оставался нетронутым запас миролюбия. Правда, он не очень-то старался скрывать свою рассеянность.

— Открыть еще бутылочку? — спросил он, но тут же подумал, что вино нарушит постепенно восстанавливающийся порядок, и опять вернется привычное раздражение, гнетущее чувство недоговоренности, желание бросить все и убежать; неизбежно потянет к выяснению отношений — разговору, который через две-три фразы потеряет смысл, ведь придется заново уточнять значение едва ли не каждого слова. Будто они говорят на разных языках.

— Да хватит, наверное, — ответила она с наигранной веселостью.

Тогда он достал шахматы. К своему облегчению заметив их среди нескольких растрепанных книжек, стоящих в застекленной тумбе под телевизор. Шахматы, кстати, тоже входили в собрание мантр «А помнишь, как…».

Обычно они играли в сосредоточенном молчании, без спешки, одну партию растягивая порой на несколько дней. Он принялся расставлять черные фигуры — он всегда играл черными, она закурила, и в этот момент он почувствовал острую, как укол, злобу: он не переносил, когда она курила в доме. Но промолчал. На сей раз обошлось.

Вначале как всегда быстрый розыгрыш дебюта; первую партию играли не особо раздумывая, почти механически переставляя фигуры, заранее предвидя каждый следующий маневр партнера. Она вдруг подумала, что ей досконально известен ход его рассуждений, и это ее ужаснуло. К горлу подступила легкая тошнота — вино было сухим и чересчур терпким. Партию она ему уступила, и он догадался — поддалась нарочно. Притворно зевнул.

— Давай сыграем еще, но только не абы как, по-настоящему. Помнишь, как однажды мы играли неделю напролет? — спросила она, снова расставляя фигуры.

— Ага, в рождественские каникулы, у твоих родителей, — подхватил он. — Вдруг начался снегопад, и мы не могли выехать — так все завалило снегом.

Сразу вспомнился запах холодной комнаты, куда ее мать выносила блюдо с праздничным пирогом, прикрытым чистой тряпицей.

Они сделали по два хода, и игра застопорилась. Следующий ход был его, и она вышла покурить на веранду. Через стекло ему были видны ее хрупкие плечи под пуховым платком. Когда она вернулась, он все еще сидел задумавшись.

— Может, на сегодня достаточно? — спросила она.

Он согласно кивнул.

— Ну так что, пойдем спать?

В ее голосе ему послышалась все та же наигранность, будто для нее было делом принципа, чтоб этот простой вопрос прозвучал как можно непринужденнее.

— Угу, только узнаю погоду на завтра, а потом постелю.

Он включил телевизор, стало как-то привычнее. Напряжение спадало — каждый, наконец, занялся своим делом. Он открыл еще банку пива. Защелкал кнопками пульта, перескакивая с канала на канал. Целиком уйдя в себя.

Она пошла помыться перед сном.

Электрический рефлектор быстро нагревал небольшую ванную. Она расставила на полочке под зеркалом несколько баночек с кремами и прочие женские мелочи. Придвинув лицо вплотную к зеркалу, внимательно изучала тоненькие ниточки красных прожилок на щеках. Потом дотошно рассмотрела кожу на шее и груди. Глядя себе прямо в глаза, ваткой смыла косметику. И лишь раздевшись донага, вспомнила, что ванны здесь нету, ванна была в городской квартире, тут только неудобный душ за виниловой занавеской, разрисованной морскими раковинами. Она готова была разрыдаться, но, злясь на себя, подумала: это истерика. Кто же станет плакать из-за отсутствия ванны.

Тихо войдя в спальню, она увидела, что ничего не постелено — пододеяльники с наволочками так и лежат на стуле аккуратной стопкой, холодные и скользкие. Снизу доносился бубнеж телевизора. Вне себя от накрывшей ее, словно лавиной, злости, она начала запихивать одеяло в пододеяльник, возясь с непокорными уголками, и физическому усилию вторил бушевавший в ней гнев: теперь они гремели на два голоса. Она было подумала, что это просто ни на что конкретно не направленный приступ слепого бешенства, но внезапно, к ее немалому удивлению, гнев — словно в мультике — сперва обратился в клинок, острие которого было нацелено вниз, на кресло, в котором сидел мужчина с банкой пива, а потом роем рассвирепевших пчел ринулся по деревянным ступенькам в гостиную. С порога, где она стояла, был виден только профиль мужчины, и на какое-то мгновение ей вдруг почудилось, что материализовавшийся гнев со всей силы ударяет ему в висок: мужчина застывает в оцепенении, а потом бессильно откидывается в кресле. Мертвый.